Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

Он замолкает. Я слышу, как он шмыгает носом. Говорит, что не хочет такого конца. «Милая, скажи, что ты любишь меня», – шепчет он. Я молчу. Молчу слишком долго. Потом я говорю ему это. Впервые за несколько месяцев я говорю ему все честно. Я люблю тебя. Я люблю тебя так, что все во мне разрывается, но я не могу. Прости. Но это невозможно. Просто невыполнимо.

Во второй половине дня я впервые звоню в одну из консультаций по абортам, телефон которой вот уже несколько недель сохранен у меня в контактах. Начинаю плакать еще до того, как произношу свое имя, и мне предлагают прийти на прием на следующей неделе. Женщина на другом конце провода не осуждает меня за мое амбивалентное отношение, и впервые более чем за месяц я открыто говорю о своих чувствах. Когда я кладу трубку, лицо у меня опухшее от слез, а ноги стали словно ватные. Мне хочется еще поговорить с женщиной в телефонной трубке – она единственная во всем мире, с кем я готова говорить об этом, но тут мне приходит в голову, что я даже не знаю ее имени.

Во вторник утром мы расстаемся, чтобы больше не увидеться. Я не знаю, произойдет ли все именно в этот день, но уверена, что момент настал. Все выходные разговоры шли в этом направлении. Когда я произнесла те слова во время нашего телефонного разговора в пятницу, то вдруг осознала, что так и есть и я никогда не смогу взять их обратно. Невзирая на риск, невзирая на то, как дорого мне это обойдется, я точно знала одно. Я не готова. Не могу подготовиться. Это невыполнимо.

Мы проговорили все выходные, делая лишь небольшие перерывы, чтобы пообщаться с детьми, приготовить еду и поспать. В какие-то мгновения казалось, что мы снова помирились, но ссора тут же разгоралась с новой силой. Он то рвет и мечет, то словно отсутствует, с печальным видом погрузившись в свои мысли. То говорит, что останется рядом, если я решу прервать беременность, то намекает, что бросит меня, если я сделаю аборт. «Если ты не хочешь строить со мной семью, иметь со мной детей, то у нас разные планы на будущее», – говорит он, и очень трудно ему возразить, когда он представляет дело таким образом.

Вчера вечером он совсем перестал разговаривать со мной. Уселся на диван с наушниками в ушах и бокалом вина в руке, то глядя прямо перед собой, то уткнувшись в свой телефон, не провожал меня глазами, когда я перемещалась по квартире. Его телефон звякал от беспрерывных эсэмэсок. Я не спрашивала, от кого они. Вместо этого постаралась как-то себя занять. Прибралась на кухне. Повесила белье в сушильный шкаф. Собрала с пола игрушки. Рассортировала мусор в разных пакетах под раковиной. В десять дела у меня закончились, однако я не решилась сесть на диван рядом с ним. Пошла и легла, но заснуть не смогла. Лежала и думала, когда же он придет. Захочет ли говорить со мной, когда придет. Слышала его движения в гостиной. Слышала, как он наливает себе еще один бокал. Слышала, как его телефон то и дело позвякивает. Наконец услышала, как он чистит зубы. Но в спальню он так и не пришел. Было уже за полночь – должно быть, я заснула, потому что вдруг проснулась и рефлекторно протянула руку к нему. Его не было в постели. Я тихонько поднялась. Обнаружила его на диване. Он спал в странной позе, все еще в наушниках. На столике стоял пустой бокал, ноги были прикрыты скомканным пледом. Он так и заснул одетый.

В тот момент, когда я села в ногах дивана, он проснулся. Несколько мгновений взгляд его метался, потом он обнаружил себя, а затем и меня. В полном молчании он долго смотрел на меня. А я смотрела на него. Долгое время мы сидели так, глядя друг на друга, не произнося ни слова. Наконец он заговорил. «Мне очень жаль, но я так больше не могу». Я кивнула.

Я смотрела на него, и слезы застилали мне глаза. Несколько секунд я боролась с желанием кинуться ему на шею, утешить его, сказать «прости» и попросить зачеркнуть все, что я устроила в последние дни. Но сделать так уже было нельзя. Вместо этого я сидела, как истукан, и смотрела на него – на мужчину, которого я люблю, но которому не могу родить ребенка и которого поэтому теряю в это самое мгновение. Глядя на него, я поняла, что мы дошли до конца пути. Это конец. Я первой отвела глаза. Поднялась с дивана и ушла в спальню. Осторожно открыла дверь, так же осторожно закрыла ее за собой. Как можно тише прокралась в кровать, чтобы не разбудить Ивана, положила голову на подушку и закрыла глаза.

Когда настало утро и сперва один, а потом и второй ребенок проснулись и пожелали завтракать, мы вели себя, как обычно. Как по молчаливому уговору мы делали все, как делали всегда. Мы готовили завтрак и чистили зубы, надевали верхнюю одежду и искали потерявшиеся перчатки. Когда мы прощались у подъезда, он не сделал никаких попыток меня поцеловать. Наклонился к Ивану, потрепал его по щеке, сказал: «Ну пока, хорошего тебя дня в садике, увидимся». Иван улыбнулся ему, и он улыбнулся в ответ. Я последовала его примеру и проделала то же самое с его дочерью. Она отвернулась, когда я хотела потрепать ее по щеке. Моя рука нелепо повисла в воздухе, потом я изменила позу и стала махать. Выпрямившись, я в последний раз посмотрела на него, но он отвел глаза. Мы сказали друг другу «пока, созвонимся» и разошлись в разные стороны. Я видела, как его спина исчезает за воротами, и подождала еще несколько секунд, прежде чем двинуться туда же. Со стороны могло показаться, что утро прошло как любое другое. Однако это было наше последнее утро.