Александр Даценко - Заклинание ветра

Важно отбивать людей в правильное из этой круговерти обычного ныне мира. Круговерти карьер, бабла, асфальтовой пыли и желания произносить в торговых центрах — храмах новой религии — молитвы с помощью кредитов…

А снилась мне наша морская пехота на Электрическом утесе Порт-Артура. Спокойные, уверенные мужики в чёрной форме. Автоматы в руках — естественны, точно продолжение души.

В глазах — ветер.

Очереди рвали небо.

Ангелы опасливо сторонились, а солдаты прежних времён смотрели на мир, как прежде, когда ещё ничего не было ясно.

И что те Стессель с Куропаткиным?

Не прошло и полвека.

Я пишу уже час. Если не остановлюсь, то буду писать до самого вечера. А мне нужно поработать молотком. И умом, но умом едва-едва.

Добра вам и уютных вагонов в Компьенском лесу.

Только не забывайте сжигать их немедля.

После первого раза.

Шансов стало больше.

7 октября

Примерно вырисовывается парадигма бытия. Писать для людей, преподавать геологию хоть самую малость и тренировать детей в регби. Идеально.

Две буровые из четырёх работают в зиме. Выше лежит снег. И прогнозы погоды твердо обещают метели уже на наступающей неделе. В природе всё идёт заведённым порядком. Если всё пойдёт заведённым порядком и в работе, то через пару недель поеду домой. Не знаю, как там сложится с билетами и вертолётами — свой путь в глубине души я уже начал. Приближаюсь к тому, что является смыслом любого путешествия — возвращению.

Именно так я учусь заново понимать и ценить то, что даёт мне дом. Из последних сил, между прочим, даёт — давно нужно его отремонтировать. Вот и займусь помаленьку.

Только бы Стёпу освободили.

Ну, и здоровьем займусь.

Наверное.

Добра вам, и чтобы было, куда и для чего возвращаться.

Как перестать бояться и начать сраться от ужаса.

О фобиях.

Из записей полевого геолога.

Сначала я стал бояться летать.

Лет в сорок. Либо в сорок-сорок пять. И во снах тоже.

И страх всё больше. Он постепенно стал беспричинным, и я пил какие-то таблетки. Когда измерил кровяное давление, постиг причину. Как только за 161— мысли о смерти и пронзительная жалость к себе. Таблетка — падение давления, и страх уходил. А вот сейчас, при нормальном давлении — страх симптоматики.

Это вот так: закружилась голова и онемела рука — несомненно, инфаркт. Делаю грамматические ошибки и позабыл слово «инсульт». Болит поясница — конечно же, почки и почечная недостаточность.

И прочее… Совестно сказать про мелочи вроде разрыва желудка, проникновения паразитов в аорту и гибели печени.

Рассказ Гашека про медицинскую энциклопедию и родильную горячку давно не помогает.

Не смешно.

Жизнь превращается в какой-то постоянный полёт на самолёте.

Осточертело бояться. Пойду измерю давление.

125 на 75. Это ведь неспроста это гипотония?

Абсент, мёртвые лошади, беретки и свальный грех на чердаках.

То есть, в мансардах, мансандрах, массандрах, да… что-то связанное с распутством — массандра, точно, сладкая, как курортная любовь, и такая же крепкая. Изумительное портвейновое вино.

Понимаю французских художников прошлого. Понимаю, но не умею рисовать. Великая тайна состоит в том, что почти никто из них тоже не умел.

Слишком поздно это стало понятно. Слишком поздно и далеко от Парижа.

Да и откуда у них массандра? Ерунда какая-то.

Время и пространство — вот мой самый главный страх. Время и пространство, слитые воедино. Выигрываешь в одном — проигрываешь в другом. Ежели, к примеру, жить на райских островах и насвистывать от довольства, то через какой-то срок только и сможешь — свистеть. А потом вымрешь от неясной тоски.

Так вымерли аборигены Канар. Высокие голубоглазые и светловолосые люди со смертельной тоскою в глазах. Сидели, свистели и вымирали. Кровь ссыльных патрициев сгубила их. Кровь патрициев в венах, изобилие плодов и безсмысленность блаженства. Тоже, наверное, боялись чего-то. То ли гуанчи, то ли гаучо или вообще гуарани? Что-то из этого наречие, что-то наездие… не помню.

Или вот взять шумеров…

Всё-всё, пошутил я. Хотя когда их вспоминаю, все страхи уходят.

Вплоть до страха ломоты в плечах — это ведь не менее, чем беда с печенью.

А вот когда работаешь, не страшно. Страшно, когда останавливаешься.