Отвели дурика в баню, практически отнесли, отпарили, тут и голос вернулся — орал дико, кровообращение восстанавливалось, что ли.
Отмыли.
Ожил…
Облако, досмотрев историю до конца, медленно поднялось и улетело в темноту. Небо брызнуло звёздами.
Повар собрал на раскладной столик всякого самодельного — бастурмы, груздей, сала, чаю. Я достал заначку — армейскую фляжку спирта, у меня всегда есть, на окончание сезона, ну и вообще. Выпили.
Возле бани небольшой водопад. Вода градуса четыре. Самое то после парилки.
И вот сидим мы у водопада, Витёк, правда, не сидит, стоит, пьяные, сытые и довольные, молчим важно, курим… тишина такая, только вода шумит, кристальной чистоты вода шумит, уносясь к большим рекам и дальше к самому Ледовитому океану.
И тут Витёк Штайер выдаёт:
— А немцы сюда дошли во время войны?
Мы переглянулись и дружно рассмеялись, напряжение нервов растворилось в норме жизни. Усталости, злости, неопределённости в мышцах и мозгах больше не было.
Все встало на свои места.
— Конечно, Витёк, конечно, вот хоть у Степаныча спроси,— сказал Прум…
Михал Степаныч Бевзлер величественно кивнул, отсалютовал небесам мокрым груздём на вилке, и торжественно произнёс:
— Дошли, дошли немцы.
Да.
А потом вкусно выпил.
30 июля
Смотрю в интернете чужие фотографии, читаю тексты и понимаю — где-то там лето. Очередное лето где-то там, если быть точным.
Это ни хорошо, ни плохо, это всего лишь реальное положение дел, обстоятельств работы и жизни. Во всём есть свои плюсы. Или почти во всём. Даже ирландская удача спасает жизни, пусть и ценою испорченной одежды. Чего уж говорить о нормальной, в сущности, погоде.
Медведь реально обнаглел, устроил лёжку за столовой. Следы, яма, дерьмо, полный набор. Там же запах еды.
Тут вообще в этом году всё плохо с шерстяными — со стороны океана нерест задерживается, зверь голодный, мелькали заголовки, что медведи раскапывали могилы на кладбищах, но это в местах более цивилизованных, чем наше.
Вчера подошёл метров на пятьдесят. На крики подслеповато прищурился и убежал. Старый, большой.
Ничего хорошего в этом нет, безусловно. Их белый день не останавливает. Видел когда-то, как шерстяной забирал свинью, белым днём, спокойно и обстоятельно. Так же может и человека. Вполне себе. И никто ничего не сделает. Разве что заорёт. Это злит. Ношу с собою нож и улыбаюсь. Не было бы ножа, носил бы вилку. И улыбался бы… это та часть бытия, что «бы».
Не нужно предлагать выход или поднимать тревогу.
Я просто делюсь с вами тем, что происходит везде в нашей стране, где геологи ведут работу.
Вы же не вернёте пистолеты ТТ в партии?
А всё остальное — дрянной паллиатив. Паллиатив — это когда овёс заменяют песком. Или еду толерантностью. Работает в обе стороны, и за медведей тоже.
От всей души желаю деятелям, отнявшим пистолеты, равного горя. Да — злобно, да —не по-христиански.
Второй день мы в облаке. В воздухе влажная дисперсная взвесь… дисперсная в данном случае означает рассеянная, просто хотелось подчеркнуть занудность состояния.
Новый геофизик странный и готовился вовсе не к этому, впрочем, мне он известен давно, я с ним знаком и на этом о нём говорить перестаю. Сказанного достаточно, а множить число эпитетов ни к чему, эпитеты пригодятся для политиков.
Ещё один человек из новых, работал под моим началом на Чукотке лет семь назад. Очень сердечно меня поприветствовал. Приятно на душе. Тепло. Поговорили, то да сё.
Можно ли писать тексты так, чтобы каждое предложение было интересным читателю?
Окажется ли такой стиль письма интересным дольше двух страниц?
В своё время на меня удивительное впечатление произвели книги Платонова. Удивительный язык, комковатый, тяжёлый, очень оригинальный. Стиль. Манера. Но уровень так высок, что уже во время чтения воспринимается обыденным.
Не знаю, замечали вы такой парадокс или нет? Вроде бы нормально, и вроде бы должно поднимать планку восприятия, но ведь языку Гоголя или Лескова схождение в обыденность не присуще вне зависимости от количества прочтённых страниц. Моё мнение может быть неверным, поскольку оно основано на личных впечатлениях.
Но вот так.
А ещё я думаю, что надо начинать писать с рассказов. Дело в том, что рассказ можно эффективно обрабатывать в силу его небольшого по сравнению с романом размера. И вполне можно, упорно занимаясь этим, сделать нечто более совершенное, чем общий добротный или средний уровень того, что сейчас пишут вообще.
Читать дальше