Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

Иларион расплакался и рассмеялся одновременно. Из его красных глаз текли слезы, а рот смеялся. Он сгибался пополам, держась за живот, а Спас ждал, когда у него пройдет этот приступ плача и смеха, когда он вытрет слезы и закроет рот. Спас ждал спокойно и терпеливо. Иларион успокоился внезапно, всхлипнул несколько раз и спросил:

— Что же мне тогда делать? Я им уже пообещал деньги да и сам принял решение.

— Ну, раз ты уже пообещал и сам принял решение, отступать нельзя, — сказал Спас. — Раз ты дал слово мужчины, держи его. Только дело мне это кажется совсем бабьим.

— Почему бабьим?

— Как почему? Получается, будто тебя замуж берут и этот «москвич» вроде бы как твое приданое. Будто ты не мужчина и должен откупиться!

— Ничего я не должен! — закричал Иларион с неожиданной гордостью. — Никогда никому не был должен и не буду!

— Тогда оставайся, — сказал Спас твердо, прищурив один глаз так, будто он прицелился и в следующую минуту спустит курок. — Наплюй на город, на «москвич» и на благосостояние.

— Не могу! — сдался Иларион после того, как были перечислены три опоры его будущего. — Может, для тебя это и бабье дело, а для меня оно — мужское. Я дал слово и сдержу его. Тебе легко, ты, ежели решишь, можешь и на весь мир наплевать.

— Могу, — кивнул Спас. — И глазом не моргну.

Действительно, его светлые железные глаза глядели не мигая, и в них, как в глубоком прозрачном омуте, Иларион увидел всю свою жизнь, и себя он увидел на дне — маленьким, как камешек. Когда он услыхал следующие слова, камешек совсем уменьшился и, превратившись в пузырек, исчез в глубокой ледяной воде.

— Триста пятьдесят левов тебе даю, — топором рубанул голос Спаса, и тонкий ствол Иларионовой надежды рухнул. — Ни лева больше!

— Всего?

— Всего! Ни стотинки больше! Я не миллионер, да и деньги вкладываю в ненадежное дело. Покупаю просто так, можно сказать, для душевной цели.

— Для душевной цели, значит, ты купил дом Заики? Ты его купил за четыреста левов и в тот же год получил за урожай грецких орехов, с того дерева, что растет во дворе, триста левов новыми деньгами. Это ты называешь душевной целью?

Спас закурил и с досады принялся разглядывать кончик сигареты. Всю жизнь они вели с Иларионом такие разговоры, и каждый раз так, будто впервые. Один мучил, другой страдал, и оба привыкли к своим ролям. Ему будет очень не хватать Иларионки.

— Что я называю душевной целью — это отдельная тема, — сказал мягко Спас, залитый нежным волнением. — Сейчас мы встретились с тобой по другому делу, мужскому, и раз уж заговорили о цене, давай решим все, а потом и обмоем это дело.

— Нечего тут обмывать! — возмутился Иларион. — Рано еще обмывать, вот когда помру, тогда и обмоешь! А вернее сказать, поздно, потому как я себя уже заживо похоронил! — И он замолчал, пораженный нежностью, льющейся из глаз Спаса. — Ты что, Спас, никак, действительно за простофилю меня почитаешь, а? Скажи, ты это насчет цены серьезно или издеваешься?

— Триста пятьдесят, — повторила нежность.

Иларион был сражен: этого и на одно колесо едва ли хватит.

— Так этого и на одно колесо едва ли хватит, Спас!

— Если хотят заиметь «москвич», пусть на другие три сами деньги раздобудут. С какой стати ты все колеса должен покупать? Мы свою жизнь прожили, потрудились, пусть теперь они потрудятся!

— Они и трудятся, — Иларион тяжело вздохнул, — только живут они на одну зарплату, а в семье трое детей.

— Тогда пусть не покупают, — сказал резко Спас, — пусть сначала станут состоятельными, а потом уж думают о «москвиче». Так-то! — Спас встал с плетеного венского стула, привезенного из Румынии, и добавил: — И еще двадцать левов даю тебе за стулья, за эти, венские. Ни стотинки больше.

Он расправил плечи. Перегнулся через перила, как хозяин, который утречком проснулся и оглядывает свои владения, довольный, погладил вьющуюся виноградную лозу. И в доме Заики была вьющаяся лоза, она давала виноград с белыми продолговатыми прозрачными зернами, светлыми, как крупные слезы. Сад и огород были в полном порядке. Деревья приносили плоды — груши Илариона славились на все село.

Вдруг Спас обернулся:

— А сколько же ты им обещал?

— Да я обещал сначала тысячу, а потом… — Иларион смешался. — Да не собирался я продавать этот несчастный дом, — сказал он, совсем опустив нос, и беспомощно развел руками.

— Тысячу левов? Сначала?.. — Спас замолчал, прислушиваясь к своим словам, потом добавил со смехом: — А сколько же потом? Ишь как разохотились: уж не думают ли, что в наше село со всей Болгарии покупатели съехались наши пустые дома покупать? Если приедет еще один Улах и решит здесь поселиться, сельсовет ему бесплатно твой дом отдаст. Только неизвестно, явится ли еще какой-нибудь Улах. Раз у нас уже есть свой Улах, другого и не надо — этот один обеспечит прирост населения в нашем селе, снова заполнит людьми наши пустые дома. Тогда село переименуют в Улахово, в честь его нового основателя.