Михаил Щукин - Морок [сборник litres]

– Иди, благодетельница, полюбуйся. Сильно не высовывайся. Видишь? Он тебе чего обещал, когда уходил? Ничего? Странно, что ничего, мог бы отдельный фургон пообещать в благодарность.

Соломея осторожно выглядывала из-за обломанного края плиты и видела в перекрестье лучей Дюймовочку. Он стоял у раскрытого люка, что-то говорил, и его рыжая голова заметно поблескивала под неживым светом.

– Налюбовалась? Да как ты могла его выпустить? – не успокаивался, никак не мог успокоиться Павел. – По-человечески, да? И чистая? Нет, мало тебя мордовали, мало.

Он ругался и скирчигал зубами. Не будь рядом Соломеи, в пару минут навел бы разборки с Дюймовочкой. Отсюда, из-за плиты, без труда можно было просверлить в рыжей голове дырку. И сразу бежать. Пока бы санитары расчухались, его бы и след простыл. Но рядом стояла Соломея, бежать наравне с Павлом она не могла, и оставалось только одно – ругаться.

Санитары, никого не найдя в комнате, развернулись цепью, включили фонарики и пошли в обратную сторону от бетонной плиты, ощупывая землю жиденькими лучами. Выждав, когда они втянулись в лес, Павел вывел Соломею к темному зданию, обнесенному железной решеткой. Руками разгреб под ней мерзлый снег и первым протиснулся в узкий лаз. Таясь, они обошли здание и оказались возле задней глухой стены. По самой ее середине поднималась от земли пожарная лестница, а наверху виднелся вход на чердак, похожий на собачью конуру. Соломея заглядывала вверх и зябко передергивала плечами – вдруг сил не хватит и пальцы разомкнутся? Павел нетерпеливо подталкивал ее, то и дело оглядывался на лес. Там, на востоке, начинало светать и верхушки берез выступали ясней, словно выплывали из сумерек.

Железные перекладины обожгли ободранные ладони холодом. Сама лестница чуть покачивалась, и всякий раз обрывалось дыхание. Но вот и вход на чердак. Стараясь не смотреть вниз, Соломея переползла через высокую доску, прибитую на ребро, и очутилась в узком, темном пространстве. Пахло мышами и пылью. Павел повел ее по проходу, и скоро в сплошной темноте, в углу чердака, они наткнулись на что-то мягкое.

– Все, пришли. – Павел чиркнул зажигалкой и осветил груду старых матрасов. Из рваных дыр торчала грязная вата. – Ложись, я закрою.

У Соломеи подкосились колени, и она легла ничком на ближний матрас. Павел накрыл ее сверху еще двумя матрасами, сам устроился рядом, и она теперь хорошо слышала его прерывистое дыхание.

Неожиданно вспомнилась комната, которую она так старательно прибирала, и Соломея пожалела, что даром пропали труды, а Павел их даже не разглядел и ужина не отведал. Собралась ему сказать об этом, повернулась на спину, чтобы удобней было говорить, но Павел опередил ее:

– Я ночью в город ходил, там суматоха, какой-то вирус… Ладно, это дело десятое, купил документы, у меня в кармане. Пересидим еще маленько и уйдем.

– А куда?

– Думать надо. В городе для нас места нет. – Он помолчал и добавил: – Жаль, что Дюймовочка целый ушел, я бы его все-таки грохнул.

– Павел, как ты…

– Могу! Могу! – закричал он, но тут же спохватился и понизил голос. Однако злого накала в нем не унял. – Ты же могла его выпустить, ты же святая, а я – грешник! Я охранник! Хочешь знать всю правду? Слушай, только хорошо слушай! Я жить хотел по-человечески и в охранники потому пошел. Людей убивать научился. Я чем угодно убить могу: рукой, проволокой, бутылкой – наповал!

– Павел, опомнись! – взмолилась Соломея.

– Нет уж, слушай, знай, почему я прощать не умею. У меня тоже папа с мамой имелись, и дом имелся в деревне. И в один день – прахом! Меня, мальчишку, в город, в твердозаданцы. На вечный страх, что в лишенцах окажусь. Помнишь певцов? Так вот они в лагерь угодили, потому что Фрося под активиста не легла. Махом в бушлаты переодели. А я… – Тут он встал на колени и на коленях продолжал говорить, испытывая сладкое удовольствие, что говорит то, о чем всегда молчал: – Я одно понял – если зазеваешься, затопчут. Сила нужна. В охранники я еще и за силой пошел. Хозяйка, Леля, она знала, что делала, стерва, чтоб ей… Смотры устраивала, норматив не выполнишь – вылетай. А еще, знаешь, что она делала?

– Не знаю, не хочу знать, замолчи!

– Да уж нет, слушай, ты же святая! Она мужиков особых искала, а мы их брали. Везли в эту комнату. Знаешь, что она с ними вытворяла?!

– И ты…

– И я! Доставлял мужиков и все видел – жить хотелось. Терпел. Знаешь, как у нас люди исчезают? Очень просто! Два укола в задницу, и в дурдом! Она каждый год по новой комнате заводила. Старую засыпали, а новую рыли. Эту тоже приказала засыпать, я для себя оставил, на крайний случай. Но я сегодня с ней расплатился, я ей такой подарок подсунул… ей лучше теперь самой повеситься.