Марк Хэддон - Красный дом

Ричард разрезал лук на четвертинки и положил между пастернаком и сладким картофелем.

– Они наверняка оставят его в должности менеджера. Или это тоже уязвит его самолюбие?

Вошла Анжела с бокалом вина, села на подоконник.

– Не помешаю?

– Ничуть, – заверила ее Луиза и взяла с полки стопку белых тарелок. – Я накрою на стол.

– Послушай, насчет Джульетты… – собравшись с духом, сказала Анжела. Она на миг умолкла, осознав, как редко извиняется, но все-таки продолжила: – Ты был прав, я и в самом деле проводила много времени у нее дома. – И она объяснила насчет «ананаса» и Оскара Питерсона.

– Теперь неважно. Прошлого не воротишь.

– Как это неважно?! – возмутилась Анжела, поняв, что брат не придает этому значения. – Я прошу прощения.

Ричард встал по стойке «смирно», прищелкнул каблуками и вскинул голову, будто оловянный солдатик.

– Я прощаю тебя. – Он налег всем весом на плоскость ножа и раздавил три чесночных зубчика. – Кроме того, я и сам подумывал сбежать из дома. Впрочем, хорошо, что мы поговорили об этом. Успокоили призраков прошлого, так сказать.

Хорошо-то хорошо, вот только все произошедшее тогда повлияло на нее гораздо сильнее, чем на брата. Он с легкостью сдал выпускные экзамены в школе и с уверенностью шагнул в новый мир. Наверное, это инфантилизм – обижаться на того, кому везет. В шестнадцать лет Анжела была гораздо человечней своего хамоватого, любящего уединение брата.

– Я должен был чаще навещать маму, – сказал Ричард, перекладывая раздавленный чеснок к овощам. – Теперь я это понимаю. Дженнифер никогда не нравилась моя семья. Вряд ли это стало для тебя откровением. Я и сам не понимал, что такое семья, пока не встретил Луизу. А Мелисса… Мелисса просто довесок, который нужно пообтесать.

Анжела почти не слышала его. В ней зрел глубинный страх, что удача тут ни при чем – брат заработал все сам. А она обижается на него, потому что могла тоже все это иметь, если бы приложила усилия, стала юристом, переехала в Канаду, открыла собственное дело… И в Ричарде она видит не его успех, а свое поражение.

На дальнем конце стола Бенджи играл с пластиковыми человечками, выстраивая их по цвету и рангу. Золотистые, серебристые, красные, оранжевые, желтые… У них имелись официальные имена – Поп, Кими, Кичи, которые можно было посмотреть на сайте, но Бенджи и Павел называли их по-своему: Пятнистая ящерица, Какашка и Кремовый пес. Они играли человечками, вышибая их, точно шарики, но в одиночестве Бенджи предпочитал просто расставлять их в боевом порядке.

Анжеле, Доминику и Дейзи они нравились, потому что для разнообразия не походили на оружие. Зато Луиза, вошедшая в гостиную с тарелками, при виде их ощутила раздражение. За эти дни она еще ни разу толком не разговаривала с Бенджи, к собственному стыду, он ей не особенно нравился. Одежда вечно растрепана и в пятнах, а сам мальчик неуклюж, словно им кто-то управляет с большого расстояния.

Луиза работала в «Манн дижитал», расположенный в Лите. Они делали планшетное сканирование, печатали большие фотографии, собирали световые панели, а также редактировали и восстанавливали изображения. Луизе нравились чистота и аккуратность, запах озона, жужжание и гудение больших «эпсонов», гильотина, горячая ламинация, бумаги, полиграфические товары «Фолекс», «Сомерсет», «Ханемюле»… Иэн Манн, по имени которого и называлась компания, поддерживал весь тот трудный период в ее жизни, а она стала для него мостиком из еще более трудного периода его жизни в прошлом году.

Карьеру в фирме Иэна Луиза начала с работы в приемной. Там она научилась вести бухгалтерскую отчетность и делала в «Фотошопе» бóльшую часть предпечатной подготовки макетов, потому что парни, увы, были технарями. Много лет назад она поступила в Манчестерский университет на факультет искусств, но поскольку не спала с женщинами, не находилась постоянно под кайфом и не гордилась тем, что пытается выбиться в люди из рабочего класса, то ушла на середине второго курса. Хотя рисунки Луизы были практически идеальны, натура ее была далека от живописи и продажи картин. К тому же у нее водились деньги, так что проживание в квартире с грязным холодильником и отваливающимися обоями не представлялось ей романтичным. Откровенно говоря, при мысли о том, чтобы стать художницей, Луизе становилось неловко. Отец говорил, что, поступив в университет, она попыталась «прыгнуть выше собственной головы», и она ненавидела его за это, а еще за то, что он питал ее сомнения. И если Анжела и Доминик сочли, будто она не работает, а проводит все дни за покупками или в спортзале, то и пусть. Она рада производить такое впечатление, ведь ее работа – не искусство, но нечто креативное, что ей по душе и ценно для нее, и она не хочет потерять это ощущение.