Наталья Нестерова - Дом учителя [litres]

– Для тебя, естественно, – беспечно ответила Анна Аркадьевна мужу. – И еще с целью познакомиться с интереснейшей парой. Мама и сын.

Она принялась рассказывать про квартиру-салон Саввы и Веры Семеновны, про то, что впервые встретилась с талантливым мальчиком нетрадиционной половой ориентации, чья мама без видимого ущерба психике приняла данность и сохранила гармонию их отношений. Когда пили кофе, мотив Саввиной гомосексуальности промелькнул деталью, естественной физиологической особенностью, как если бы Вера Семеновна сказала мой мальчик, когда волнуется, начинает заикаться и повторять слова . Разве может прийти в голову заклеймить ребенка, который заикается?

Анна Аркадьевна говорила, делилась своими впечатлениями и наблюдениями, а Илья Ильич слушал ее с каменным лицом застарелого ревнивца. Как же! Сменить прическу она могла только для кого-то, влюбившись. Муж добился-таки того, что испортил ей настроение, как в костер водой плеснул. Нет, иначе! Она сейчас ему по-другому скажет! Отомстив за надругательство над ее радостным возбуждением, столь редким в последнее время.

Анна Аркадьевна оборвала себя на полуслове и спросила мужа:

– Помнишь моего научного руководителя, моего учителя, профессора Головко? Он, как академик Лихачев, был человеком из старой, какой-то дореволюционной научной интеллигенции, сейчас таких, с их манерами, речью, уж не сыскать. Однажды на заседании кафедры профессор Головко разбирал монографию соискателя докторской степени. Профессор говорил как всегда умно, красиво, аргументированно, по сути – камня на камне не оставлял. И в какой-то момент… То есть он говорит, говорит и вдруг… А в этой главе соискатель напердел и обосрал замечательного ученого… И продолжил дальше свою академически-безупречную речь. Мы переглянулись: это все услышали или только мне послышалось?

Анна Аркадьевна повернулась и пошла на кухню накрывать ужин. Илья Ильич поплелся следом, не исключено, что с желанием загладить вину. Помешала Любаня.

– Всем привет! – Она влетела на кухню и чмокнула их в щеки. – Мамочка, отпад! Какая ты молодец! Ты красавица! Как ты отважилась?

– Нечаянно купила крем для пяток в качестве ночного крема для лица. И поняла, что надо собой заняться. Мой руки, через десять минут садимся за стол, Лёню ждать не будем.

Если бы муж не испортил ей настроения, Анна Аркадьевна с удовольствием, с новыми деталями, рассказала бы о Савве и Вере Семеновне дочери. Хорошее и забавное, с тобой случившееся, ведь можно пересказывать снова и снова.

Когда легли спать, Илья Ильич стал подлизываться. Он не умел просить прощения без упреков:

– Чего ты взъерепенилась? Я просто растерялся. А ты про профессора. Сравнение, конечно, для меня лестное. Но я при дамах и на заседаниях ученого совета так не выражаюсь. У этой твоей ночнушки где начало и где конец? Что она все тянется и тянется? Давай я ее раздеру в порыве страсти?

– Только попробуй! Новая вещь. Прошлый раз, в прошлом квартале – не без ехидства уточнила Анна Аркадьевна, – тебе не нравилась моя пижама. Я задохнусь, ирод! Что ты меня укутал!

– С придушенной тоже возможен кайф… наверное… говорят… Эй, ты чего? Аня? Сердце? Давление? Спина? Аня, ты дышишь?

– А зачем, когда у меня муж изверг?

Они так мирились, Среди сотен (или тысяч?) соитий, которым предшествовал веселый кураж, бывали те, что после ссор. Анна Аркадьевна не могла бы сказать, которые счастливее. Хотя после утверждений Вали, что ссоры и даже рукоприкладство добавляют перцу в секс, над этим задумывалась, анализировала. Ни к чему анализ не привел, лишь показал свою бессмысленность. Анна Аркадьевна только выяснила, что брыкаться и строить из себя оскорбленную невинность надо до некоего предела, не увлекаться. Иначе не получишь того, чего очень хочется.

Утром ее разбудил грохот посуды на кухне. Она накинула халат, вышла.

Сын Лёня. Коматозно не выспавшийся.

– Сядь и не суетись, – велела Анна Аркадьевна. – Кофе? Ты в котором часу пришел? Ты сколько спал?

– Недостаточно. Но вчера съемки затянулись и сегодня надо быть в шесть утра. Потом на работу, там тоже геморрой.

– Лёня! Открой глаза! Не спи! Вот твой кофе. Через пять минут будет яичница.

– Спасибо, мамочка!

– Мог бы обратить внимание на то, что мама сняла противогаз и выщипала брови.

– Я обратил.

– Врешь. То есть что скажешь?

– Я родной сын своего папочки. Если твоя голова развернется на сто восемьдесят градусов, и затылок поменяется местами с носом, то папа этого не заметит. Мы тебя любим при любом градусе поворота головы и ее поверхностного оформления.