Заза Двалишвили - Сон Геродота

– Все три рассказа правдивы, – возразил немного удивленный князь.

– Но ведь так не бывает: эти три истории не могли происходить одновременно.

– Прямо какое-то трехмерное изображение действительности.

– Почему же нет? Вы говорите, что истина одна. Согласен, но в этой истории главным является не то, кто именно ударил меня кинжалом в том подземелье, а то, что мы все трое были способны совершить это убийство. Я думаю, что каждое их этих признаний, отдельно взятое, является частью правды, а полная правда состоит из суммы этих историй, насколько бы они не исключали друг друга, – подытожил князь свою мысль.

…

Закончив свое повествование, священник замолчал. Во мне проснулось любопытство, и я задал вопрос:

– И все-таки, что же на самом деле там произошло?

Рассказчик повел плечами и, посмотрев на меня испытывающе, ответил:

– Эта история и мне тогда не давала покою. Даже сам царь лично заинтересовался ею. По его приказу для установления истины все трое подверглись испытанию кипяченой водой. В условное время князя, его супругу и сына привели к стоящему на огне котлу, и они, сунув руку по локоть в кипяток, поклялись, что говорят правду. Дознание посредством кипяченой воды – способ старый, испытанный; к нему прибегали редко, когда остальные методы дознания оказывались бессильными, и как уверял судья Вамег, еще ни разу не подводил.

– И кто же из них был прав, в чьем рассказе скрывалась истина?

– В том-то и дело, что все трое вынесли испытание, и ни у одного из них рука в кипятке не обожглась.

– И что же из этого следует?

– Это мой город, – с гордостью сказал Диомед и указал рукой на огромный храм святой Троицы. Это мрачное, величавое сооружение больше походило на взгромоздившиеся друг на друга три огромные горы и, действительно, поражало своими размерами человеческое воображение. – Его начали строить в день независимости как символ новой эпохи, и оно по праву является истинной гордостью нашего народа.

Геродот оглянулся кругом. Площадь, на которой они находились, была заполнена людьми, одни заходили в храм, другие выходили оттуда и смешивались с густой толпой. Услужливый капитан корабля после обильного застолья, устроенного Диомедом в честь редкого гостя, покинул их и отправился по своим делам. Теперь они вдвоем вышли прогуляться по городу и вскоре оказались перед этим умопомрачительных размеров храмом.

– Что это за люди, и почему они собираются на площади? – спросил Геродот. За то короткое время, что он уже провел в Фазиси, молодой путешественник успел сблизиться со своим проксеном и теперь общался с ним как со старым знакомым. Диомед оказался человеком искренним, непосредственным и располагающим к себе.

– У нас сегодня великий день: умер красный правитель, долгое время тиранивший наш город, и люди почувствовали ветер свободы.

– А почему правителя назвали «красным»?

– Много крови пролил, и знамя у него было красное. Страшный был человек, не раз умирал и вновь воскресал, боюсь, как бы опять не вернулся.

В это время толпа зашумела и подалась вперед. На ораторском подмостке появился маленький тщедушный человек с голым, без единого волоса, морщинистым лицом. Несмотря на нарядную хламиду, вид у него был довольно жалкий и даже немного смешной.

– Это сын красного правителя, – продолжал объяснять Диомед, – трудно ему сейчас приходится после смерти папаши, народ в ожидании перемен поднял голову, незря ведь собрался возле храма святой Троицы, а он теперь остался один. Правда, у него есть еще брат, но тот буйный и душевно больной, его держат на цепи в темнице, чтобы на людей не кидался. Видно, таким образом боги наказали беднягу за грехи папаши.

– Тише, тише, не мешайте слушать, – прошипели рядом, и Диомеду пришлось прервать свое объяснение, тем более, что сын красного тирана уже начал речь. На площади воцарилась тишина, и толпа, превратившись в слух, молча внимала словам оратора.

– Граждане соотечественники, наш великий правитель скончался, и теперь в нашем городе наступают новые времена. Власть, которой обладал красный правитель, по праву наследства принадлежит мне, его старшему сыну, но по моему мнению, свобода – это наивысший дар. Я не хотел бы, чтобы мною правил тиран, и сам не желаю быть тираном для родного города. И потому с сегодняшнего дня дарую вам свободу и отказываюсь от власти, а взамен как ваш освободитель согласен получить место главного жреца в храме Диониса и доход, равный двенадцатой части городской казны. Также эти привилегии должны переходить по наследству моим прямым потомкам в вечное пользование. Диомед невольно даже присвистнул: