Заза Двалишвили - Сон Геродота

– Действительно, скоро ей исполнится семнадцать лет, но для родителя ребенок всегда остается ребенком.

– Для родителя?

– Ну и что, если она рабыня? Когда станет совершеннолетней, я освобожу ее и официально удочерю.

– Не боишься, что бросит? Ведь будучи свободной, ее насильно не удержишь рядом с собой.

Диоген улыбнулся и разгладил бороду.

– Не думал еще об этом. Но если найдется порядочный молодой человек, который искренно полюбит мою дочку, то я не буду против. Когда видишь счастье любимого тебе человека, то и сам становишься счастливым.

Некоторое время Луций размышлял о чем-то своем, потом поднял голову и улыбнулся другу.

– Знаешь, иногда я завидую даже самому бедному человеку, его маленьким надеждам, мечтам, потому что сам лишен всего этого.

– Может, послушался бы совета бедного человека и нашел бы близкое и любимое тебе существо; поверь, ничего в жизни нет важнее, слаще и полезнее этого чувства, когда ощущаешь, что ты для кого-то живешь, и кому-то нужен.

Назад Луций возвращался темными узкими улицами. Несмотря на это вокруг было многолюдно, день был уже в разгаре, и всюду стоял уличный шум и гам. «Это не город, а настоящий пчелиный улей», – подумал он и ускорил шаг. Могучее течение людских масс десятками змеек разливалось по узким и кривым улочкам, и молодому патрицию даже пришлось работать кулаками. Не доходя до форума, он отделился от людской толпы и завернул в какой-то переулок, оставив в стороне адвокатские конторы и ювелирные ломбарды. На перекрестке у Триумфальной улицы возле входа в высокое здание висела железная табличка с надписью: «В гостинице мест нет, все номера заняты, заходите через месяц». Манилий только повел плечами. «И откуда берется столько народу в этом городе?», – подумал он. Действительно, за последние два-три десятилетия Рим превратился в настоящий мировой мегаполис, где от тесноты жителям уже трудно было дышать. Возле улицы Карины он встретился с многочисленной толпой, шедшей со стороны Эсквилина. Процессию возглавляли окруженные вооруженными охранниками Сатурнин и Главций. Народный трибун, увидев Манилия, в знак приветствия помахал рукой. Луций пересек улицу и присоединился к друзьям.

– Что происходит в городе, куда направляется эта толпа?

У Главция вырвался невольный смешок, а Сатурнин с удивлением поднял брови.

– Ты что, парень, в колодце сидел, или не видишь, что вокруг происходит?

– Вчера старик Сципион Назика душу богам отдал, – разъяснил Главций.

– Даже не знал, – произнес Луций, – и сколько лет ему было?

– Девяносто, представляешь, настоящая живая легенда города, участвовал в штурме Карфагена, а его отец вместе со знаменитым Сципионом Африканским воевал против самого Ганнибала.

– Вот именно, из римлян старой закалки этот последний оставался в живых, теперь и его нет, – подтвердил Сатурнин.

– Мы вроде возглавляем похоронную процессию, но почему-то не видно близких усопшего и сенаторов в траурных тогах?

– Ты их скоро увидишь, ты сейчас такое увидишь, что своим глазам не поверишь, – с улыбкой произнес трибун.

Луций недоверчиво посмотрел на друзей.

– Скажите наконец-то, что происходит?

– Покойный ведь был видным сенатором, проконсулом и триумфатором. Ты же и сам прекрасно знаешь, что хоронить такого человека для города – целое событие. Как правило, сенат в таких случаях объявляет траур, тело покойника выставляют на форуме, чтобы народ смог проститься, потом какой-нибудь влиятельный сенатор произносит торжественную речь, а родственники усопшего на Марсовом поле в память ему накрывают столы для угощения народа и устраивают театральное представление и гладиаторские поединки, в общем, так полагается, это уже традиция.

– Ну и что же дальше?

– А дальше городской плебс в ожидании дармовых харчей и бесплатных зрелищ еще рано утром повалил на Марсово поле, и к полудню там собралось уже до тридцати тысяч голодных ртов. Столы же накрыли только на три тысячи, и никаких зрелищ, ни театра, ни поединков. Одним словом, сыновья усопшего оказались порядочными скупердяями.

– Прямо возмутительный факт, ведь какой знаменитый был старикан, участником каких великих событий являлся. На стены Карфагена первым залез, говорят, что трибуну Тиберию Гракху именно он расквасил голову ножкой стула, – Главций уже откровенно издевался, – скупость наследников вызвала у народа справедливый гнев. Пролетарии пришли к Сципионам домой и перекрыли улицу. Словом, пока народу не накроют столы и не насладят его взгляд кровавым зрелищем, никто не сможет вынести гроб с покойником из дому; даже если целый месяц пройдет, и тело Сципиона Назики завоняет на весь Палатин. Народ требует свою долю хлеба и зрелищ.