Олег Попцов - И власти плен...

Народный театр объявил премьеру. Театром занимался профессиональный режиссер. Идея пригласить профессионала принадлежала Метельникову, и теперь режиссер настойчиво просил генерального директора побывать на премьере. Ставили Гауптмана «Перед заходом солнца». Метельников в театре бывал редко, всякий раз по настоянию жены. Перед премьерой режиссер пробился к нему, сказал, что без него во Дворец культуры не вернется. Он пробовал рассердиться, но режиссер был обаятельным человеком, и ссоры не получилось. Они выпили по чашке крепкого кофе. За компанию прихватили коммерческого директора. Так и решили: после спектакля поедут на фатеевской машине.

В антракте их пригласили за кулисы. Метельников смущенно жал руки актерам, произносил какие-то слова, оглядывался на Фатеева, по его лицу проверял, то ли говорит. Все-таки театр, пусть народный, но… Когда молодая женщина, исполнительница главной роли, внезапно спросила, нравится ли ему Гауптман, Метельников вспыхнул. В вопросе таился скрытый подвох, и он понял это. Он не почувствовал себя уязвленным, не успел. От него ждали ответа. Никто не мог ему помочь, куда-то подевался режиссер, краем глаза Метельников заметил Фатеева, лицо которого излучало счастливое изумление. Женщина была хороша собой, раскраснелась и все время улыбалась, наверное, от чрезмерного волнения. И Метельников вдруг понял, подсказала интуиция — среди этой взбудораженной любопытством толпы она самый сочувствующий ему человек. Сознание сработало мгновенно. Лучше обнаружить непросвещенность, нежели глупость. В конце концов он директор завода, а не театральный критик. Он вправе не знать этого Гауптмана.

— Честно говоря, я не знаток его драматургии, — негромко сказал он. — Но я завидую вам и понимаю, как много значит эта пьеса для вас. Я не заметил, как объявили антракт.

Вокруг засмеялись, заговорили разом, отодвигая прочь возникшую неловкость.

Звонок, приглашающий в зал, услышан всеми. Режиссер отдавал последние распоряжения. Сценический круг со скрипом двигал навстречу длинный стол, стулья с высокими спинками. Белая скатерть съехала набок, упал высокий подсвечник. «Почему стол не сервирован?» — резко спросил режиссер. Послышалось позвякивание посуды. Из суфлерской выглянул помреж и сообщил, что буфетчица требует за тарелки денежный залог. Дали второй звонок. Закрывая дверь ложи, режиссер шепнул: «После спектакля ждем». Метельников почувствовал раздражение. Сзади протискивался разгоряченный Фатеев, выдохнул ему в затылок:

— Я узнал ее, это она.

Пьеса шла к финалу. Дети были настроены объявить отца сумасшедшим. Метельников поймал себя на мысли, что после антракта с ним что-то произошло: спектакль, поначалу захвативший его, теперь представлялся не таким уж безукоризненным. Актеры путали текст, опаздывали с выходом или, вопреки режиссерскому замыслу, невпопад являлись на сцену и, напуганные, застывали в нелепых позах, изображая отрешенную задумчивость или внимание. Режиссер за кулисами, должно быть, сходил с ума. Вряд ли в первой половине спектакля актеры играли лучше, однако он был увлечен. Отчего же все изменилось после антракта? Всех этих людей, занятых в спектакле, он наверняка знал и сейчас старался, мысленно лишив их грима, вернуть в ту привычную жизнь, где он был директором объединения, а они рабочими, мастерами, начальниками цехов, конструкторами. Старался припомнить, где и когда видел каждого, о чем разговаривал. А может, хорошо, что в этом актерском мире, где он человек посторонний, люди обретают независимость, становятся другими? Интересно бы узнать, как действует механизм обратного превращения: жалеют ли они о той утраченной независимости, которую чувствовали на сцене, или эта независимость — плод его фантазии, а сами актеры о ней даже не подозревают?

Игра в угадывание настолько увлекла его, что смысл пьесы стал ускользать. Он заставил себя сосредоточиться. Он понимал, что впечатление от спектакля должно быть цельным и что ему, Метельникову, это цельное впечатление может понадобиться. Было еще одно ощущение, которое удивительным образом возвращалось к нему в тот момент, когда на сцене появлялась та самая женщина, задавшая ему вопрос о драматургии Гауптмана. Зачем она его спросила об этом? Из озорства? По причине все той же независимости, которую вдруг почувствовала? Или из желания обратить на себя внимание, выделиться? А может быть, это режиссер сболтнул или Фатеев? Представили его как заядлого театрала. Скосил глаза на Фатеева. Коммерческий директор наконец нашел удобное положение в скрипучем кресле и, как показалось Метельникову, задремал.