Олег Попцов - И власти плен...

Он быстро сходился в разговоре, его приглашали домой, показывали семейные альбомы, поили смородинным чаем, угощали пирогами с облепихой. На второй или третий день те, к кому он приехал, чувствовали в нем союзника, единомышленника, приветствовали кивком головы или взмахом руки. По-свойски просили закурить да и сами охотно угощали сигаретами. Ему было так хорошо здесь, что он даже стал подумывать: «А надо ли ехать в Красный Бор?»

«Во имя чего, — спрашивал он себя, — соприкасаться с несуществующим прошлым? Отсидеть в президиуме какого-то самодеятельного собрания, так и не поняв, чего ждут от него эти, наверное, неплохие, но чужие, посторонние ему люди! Он и уедет таким же незнакомым для них человеком…»

Здесь, на заводе, пласт понятной ему жизни. Не всякий раз так вот складывается. Не ты ищешь, а тебя ищут. Что статья? Статью прочли и забыли. Здесь все серьезнее. Он мог бы назвать это: «Баллада о тракторе». Телеграфировать домой: задерживаюсь. А уже позже, в телефонном разговоре, все объяснить. Мол, получается совсем не так, как задумывалось: взрывное, с интригой, на несколько номеров. А если начистоту: бери выше. Он напишет повесть. Грех уезжать. Еще неделя. Надо покопаться, осатанеть от материала.

Ему разрешили задержаться. Дали понять, что это исключение. Будь кто другой на его месте, ответили бы отказом. Но он есть он. Жену предупредили, деньги выслали.

Это был пятый день его командировки. Он вернулся с испытательного полигона уже затемно. Весь день посвятил разговорам на одну тему: «Почему не можем, когда можем?» Он лежал с закрытыми глазами, стараясь рассредоточить скопившуюся в ногах усталость по всему телу. Мысли тяжело ворочались в голове. Народ ему попался замкнутый. Его вопросы настораживали, отвечали неохотно. Больше всех сегодня говорил он сам, отсюда и утомленность. Он рассчитывал поработать. Он считал себя «совой», умел работать ночью. Однако силы на воплощение этого желания иссякли. Проваливаясь в сон, он думал о том, что Красный Бор — это красивое для села название. Интересно узнать, откуда оно? Там же, кажется, степь кругом. Сосны, наверное. Садится солнце, садится солнце… Свет от настольной лампы освещал его лицо. Он прикрыл глаза рукой, и пальцы, пропуская свет, имели по краям розовую прозрачность.

В темноте он никак не мог нащупать телефонную трубку. Звон разбитого стекла испугал его, он почувствовал, как все внутри сжимается от этого звука. Падая, стакан опрокинулся, и теперь руки шарили по мокрому столу. Звонок не умещался в телефонном аппарате, буквально разрывал его.

— Алло. Зубарев слушает! Алло! — Он подумал, что звонит жена. Непохожесть голоса объяснил помехами на линии. Зажег свет, стал осторожно растирать лицо рукой, снимая онемелость мышц и возвращая себя в состояние проснувшегося человека.

Он уже мог вслушиваться, различать оттенки.

Голос был действительно женский, высокий, излишне крикливый. Он отдаленно напоминал голос жены, но слишком отдаленно.

— Вы меня слышите? — кричал голос. — Я Соловьева. Алла Соловьева. Мы звонили в Москву, и нам сказали, что вы уже здесь, совсем рядом. Вы даже не представляете, как мы рады, что разыскали вас.

Он закашлялся. Зачем-то спросил про имя-отчество.

Голос засмеялся.

— Алла. Я студентка, учусь на втором курсе техникума. Пожалуйста, называйте меня Аллой.

— Ну, хорошо, хорошо, — пробормотал он. — Что-нибудь случилось, Алла? Сейчас, кажется, ночь?

— Да нет, ничего не случилось. Мы рады, что разыскали вас. Это Красный Бор, вы нас слышите? Красный Бор. Мы вас ждем. Послезавтра открытие народного музея. Мы вас ждем. Вы приедете?

Зубарев рассматривал стопку чистой бумаги, забрызганную по краям водой, собирая карандаши, половина из которых не писали, а лишь царапали бумагу. Он никак не мог сосредоточиться и прийти в себя. Девушка, назвавшаяся Аллой, почувствовала вкус к телефонному разговору и все сыпала, сыпала словами:

— В музее уже пять залов, заканчивают экспозицию шестого. Всего в области находилось две тысячи эвакуированных из Ленинграда детей. Некоторые прислали даже вещи…

Она все время переспрашивала — слышит ли он ее. И Зубарев все время отвечал — слышит.

— Откуда вы звоните?

Ему неудобно было перебить ее. Она бы могла и догадаться, что его вопрос не случаен. Она не догадалась. Энергичная девчонка по имени Алла. Звонит она с почты. Все уже знают, что он здесь, совсем близко. Из их детдомовцев он самый известный. Она собирает его книги и вырезки из газет и журналов, его статьи. Она даже предложила местному художнику написать его портрет. Но ее не поддержали, Коля Машенков, их комсомольский секретарь, назвал ее дурой. «Во-первых, это недемократично. У нас все равны. А во-вторых, — сказал Коля, — он еще не умер…»