Александр Малюгин - Затмить Земфиру

– Реальных алкоголиков? – пошутил я.

– Нет-нет, – рассмеялась Гребешкова. – Этот – актер. И алкоголиком не был.

– А где искали?

– Наверняка в картотеке «Мосфильма». Но ее, возможно, уничтожили во время развала студии. Ведь все рушилось – Союз кинематографистов, страна. На мосфильмовской базе возникали разные студии и объединения. Все архивы могли исчезнуть, сгинуть.

Нина Павловна вдруг отвлеклась и вспомнила, как уговаривала мужа создать свое творческое объединение, набрать людей, снимать комедии. Но Леонид Иович неизменно отвечал: «Это не мое. Ты думаешь, мне скоро негде будет работать?»

– Неужели там словно Мамай прошел в то время? – перебил я Гребешкову.

– Чего гадать? Позвоните на «Мосфильм».

После старика-алкаша вторым в списке значился В. Раутбарт – профессор по кличке Лопух. Я уже знал от вдовы Гайдая, что этот актер давно умер, и только одну деталь она еще вспомнила: Раутбарт, кажется, играл в Театре Вахтангова.

Несколько дольше мы поговорили о Комаровском. Но не о том несчастном «чертовом инвалиде», а о его однофамильце, режиссере Глебе Комаровском, которого Нина Павловна знала лично и даже снималась у него в короткометражке под названием «Чужой бумажник». Глеб учился у Сергея Герасимова. О существовании В. Комаровского он, верно, и слыхом не слыхивал.

М. Кравчуновская, бабушка божий одуванчик, по словам вдовы Гайдая, довольно много играла в кино, но где – уже не вспомнить. И В. Владиславский часто снимался.

– Со своей нерусской внешностью все больше иностранцев, немцев и шпионов играл, – с проникающей мне в ухо усталостью заметила Нина Павловна. – Такой вот у него был типаж.

Напоследок она неожиданно предложила:

– А не хотите поговорить с Танечкой Градовой?

– А кто это?

– Танечка играла ту девочку в третьей части «Операции „Ы“, непоседу, из-за которой Шурик сторожиху подменил. Помните?

Я, конечно, помнил. Моя первая любовь в детсадовском возрасте. Но ведь она не то что культовой фразы – словечка не проронила. «Не, не пойдет. Я на русалках больше заработаю», – вспомнился мне Вицин из той же новеллы.

– Она же там молчит всю дорогу.

– Да, вы правы, – согласилась Гребешкова.

– Тогда до свидания. Ищите картотеку. Успехов вам.

– Подождите-подождите, – заторопился я. – Вы на всякий случай дайте ее телефон. Авось пригодится.

– Я знаю только номер ее отца, Петра Михайловича Градова. Он поэт, живет рядом со мной.

– Давайте отца. Он же подскажет, как Таню найти?

– Разумеется.

Я записал телефон и попрощался.

Смешно, но как только я зачислил себя в несуществующую команду Мани, будущая звезда оказалась в моей постели.

Впрочем, поначалу я предложил ей «доиграть» с маньяком. Через того самого знакомого из газеты «Петровка, 38».

– Что значит «доиграть»? – Певунья спросила это, давясь судаком в нашем излюбленном «Траме» (она всегда ела быстро, как солдатик в самоволке).

– Найти тех ментов. Они видели документы маньяка. Потом поискать водилу с артритом. Кстати, выдающаяся примета. Это тебе не шрам на животе, далеко не спрячешь.

– Да ну на фиг! – Маня на секунду задумалась. – Когда я стану звездой, какой-нибудь журналюга раскопает историю и напишет, что меня изнасиловали. А ведь не изнасиловали! Но поди докажи и отмойся. Хотя страшно. Меня до сих пор трясет и мурашки по коже. Вот, попробуй.

И она протянула мне запястье с выпуклой косточкой. Я со скрытой усмешкой потрогал звездную ручку. Потом запил остатки своей иронии розовым чилийским вином и смело пригласил Маню в гости:

– Отдохнешь, успокоишься. Я буду тебя охранять.

– Хитер бобер. – Певунья шмыгнула утиным носиком. – А у меня сопли.

– Ничего, сварим картошку в мундире, подышишь на ночь.

– На ночь?

– Ну... да.

Маня вздохнула:

– Налей, пожалуйста, вина.

Я налил.

Она полоскала нёбо минуты три.

– А не рано мы хороним Ксюху?

Я как-то глупо рассмеялся:

– Ты извини за откровенность, но у меня с ней никогда не было серьезных отношений.

– Гады вы, мужики! Ох, гады! Ладно, потом разберемся. Мне действительно страшно дома одной. Вдруг этот маньяк меня вычислит и начнет преследовать?

– Вполне возможно, – сказал я с ложной тревогой в голосе, а затем деловито уточнил: – Вино здесь будем брать или по дороге?

– Да не будем мы ничего брать. Ты где, кстати, живешь?

Я жил в Чертаново. Мы поймали тачку, и Маня еле уговорила шофера врубить кассету с Земфирой: мужик ненавидел уфимскую певунью (этот его зубной скрежет девушка встретила одобрительным смешком). Тем не менее все полчаса дороги мы молча, раз в сотый, слушали «Ромашки», «Маечки», «СПИД», «Ариведерчи». Я мысленно предположил, что с помощью Земфиры моя певунья, видимо, хочет заглушить предпостельное волнение, как глушат его в подобных случаях вискарем, джином или, скажем, токайским белым другие особы (Маня в отличие от своей сестры, похоже, не злоупотребляла). А что еще можно было предположить: время слепого фанатизма, насколько я понял, прошло. Но девушка и тут меня удивила, опередив на пару ходов.