Александр Малюгин - Затмить Земфиру

Представители «Петы» полагают, что, посмотрев на красавицу певицу, пропагандирующую здоровый образ жизни, даже самые рьяные любители мяса и рыбы перейдут на овощи и фрукты.

4. Маня наехала на импрессионистов.

На открытии выставки знаменитых художников-импрессионистов эпатажная певица Маня заявила журналистам, что Клод Моне, Огюст Ренуар, Эдгар Дега, Поль Сезанн и Камиль Писсарро страдали миопией, то есть близорукостью. Именно близорукость «виновна» в мягкости линий, отсутствии деталей и дрожащих цветовых оттенках на картинах этих художников.

«Близорукие люди, – добавила в заключение Маня, – видят то, что близко, например, холст, но более отдаленные объекты представляются им расплывчатыми. Другое следствие миопии – более ясное видение красного участка спектра, чем голубого».

По данным певицы, ко всему прочему Сезанн и Ренуар категорически отказывались носить очки.

5. Медаль за спасение кошки.

Певица Маня играла со своей кошкой Марли во дворе дома, как вдруг на киску набросился проголодавшийся питон. Змея стала заглатывать Марли прямо на глазах у звезды, но девушка не растерялась, бросилась на огромного питона, что было сил зажала ему глотку и держала до тех пор, пока злодей не выплюнул еле дышащую Марли.

Однако, потеряв добычу, голодная змея направила весь свой гнев на Маню. Та закричала от страха, но схватила бейсбольную биту и стала колотить питона по башке, пока тот не издох.

За мужество, проявленное при спасении кошки, певица Маня была награждена серебряной медалью Московского городского общества защиты животных».

...Если бы Надежда Борисовна не выпила из меня все соки, я бы, наверное, полчаса ржал над поделками Кира. Ну халявщик, ну ремесленник! Ну откуда в Москве питоны? Про каннибалов еще ладно, даже где-то смешно, про упавшего милиционера и даже про лифчик из салата – все ничего. Но вот если, к примеру, запустить фишку про импрессионистов, а потом Маню на пресс-конференции спросят... Боюсь, она и слово это – «импрессионизм» – правильно не выговорит. Помню, как-то пытался затащить ее в Третьяковку, но она категорически отказалась: мол, внешние факторы, то бишь красоты архитектуры, природы, живопись и даже кино с театром – никак не влияют на ее внутренний мир, творческое начало, на развитие ее таланта, наконец. Только музыка и книги. Я попытался оспорить тезис, но певунья снова довольно резко оборвала меня: «Ты научись сначала мыслить концептуально!» Я пробормотал: «Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем». Ну и на этом мы тему закрыли.

Вот ее сестренка Ксюха неплохо разбирается в живописи. Где она, кстати? Неужто из-за старых обид на меня откажется посидеть с больной теткой? Я протянул руку к телефону, чтобы набрать то ли ее номер, то ли номер Кирилла (высмеять пиар-потуги чудилы), но вдруг какие-то черные квадраты закружились перед глазами, зеленая страшная собачья маска, отрезанная по локоть рука. Будто мамка траванула меня – своим сумасбродным рассказом, борщом, персиковым компотом, а может, это просто похмельные судороги. Тут еще озноб накатил, как поливальная машина. Надо залезть под пуховое одеяло. Накрывшись с головой, я мгновенно уснул. Мне приснился боксерский зал, репетиция Мани. Вот она настраивает гитару, просит кого-то: «Дай мне ноту ми». Подкручивает колки. Потом облокачивается спиной на колонку, перебирает струны, вслушиваясь, как звучит инструмент. Рядом разминает руки барабанщик, вращая палочками, как ниндзя нунчаками. А сзади него колошматит по боксерской груше мальчик лет десяти. В зеленой страшной собачьей маске, которую и на Хэллоуин не наденешь.

Ксюха явилась часов в восемь. Белая, как Снегурочка: белый костюм, туфли, сумка через плечо. Похудевшая и похорошевшая. Я снова вспомнил о герцогине Альба, позировавшей для «Обнаженной Махи».

– Медсестру вызывали?

Ах, вот оно что! Ее перевоплощение, впрочем, было уместно: в отличие от Мани Ксюха любила театр, и мы часто ходили с ней на модные спектакли. Да и расстались в первый раз, как я уже говорил, после экспериментального «Гамлета» в Театре Ермоловой. Это была пьеса скандального Владимира Сорокина, и там Офелия все время с удивлением вопрошала: «Это я-то – честная?!» Потом был мексиканский ресторанчик, я слизывал соль с Ксюхиных запястий, шейки, верхней губы. Затем она ушла в текиловую метель...

– Вы меня узнали, сударь?