Евгения Некрасова - Сестромам. О тех, кто будет маяться

Костя – бросит курить, Костя – расплетётся, Костя – сделает ремонт, Костя – перестанет клептоманить-гуманистить, Костя – и вовсе выбросит браслет человеческих тяжестей. Если только она – живёт с ним с сегодня. Не могу. – Почему?! – Так нельзя. – Да почему?! – Не могу просто взять и уйти! – Тебе уже тридцать! У тебя может быть отрезанно-ломотная от матери жизнь! Переезжай! – Нет! – Это почему?! – Потому что так совсем не круто… Костя научил Ангелину Ивановну курить, актуально разговаривать (не хотел), носить джинсы, делать лимонад, португальским словам и всякой небесно-телесной-магии…

Ангелина Ивановна вернулась вечером в трёхчастную без Ольги. Та у подруги на пятидесяти пяти с несвежим тортом. Саша – поздороваться с тёщей – поднял целую голову водки от дивана и вдруг увидал высокую молодуху со значительной грудью за футболкой и в прямой юбке чуть выше острых коленок. Зять испытал полузабытое электричество, поднялся и пошёл за Ангелиной Ивановной. Ни сном ни духом – она снимала юбку на своей доске. Саша-шут, дочкин муж, не отец внуку её – сжал Ангелину Ивановну в лапах и принялся лезть на неё, как на дерево. И старухой крепка, молодухой того сильнее – отбивалась что есть сил от зятя, который хотел взять силой. Не кричала – помнила о соседях. Саша разорвал футболку на грудях и притянул к себе всю Ангелину Ивановну. Вдруг страшный вой накрыл трёхчастную вместе с многими соседствующими двухчастными, одночастными и такими же трёхчастными. Человеческое чудище прыгнуло к ним, оттолкнуло потрёпанного шута, набросилось на Ангелину Ивановну и повалило её на ковёр. Трепало, царапало, душило её и прикончило бы точно, если бы Ольгу не оттащил сзади остывший Саша. Мать твоя – мать твою! – Без тебя знаю!

Дочка сидела на кухне и растирала слёзы по морщинам. Саша нашёл стакан посреди посудной свалки и налил жене воды из чайника. Ангелина Ивановна взяла одёжную горстку и ушла из трёхчастной к Косте. Утром, когда Ольга заснула, протрезвевший от четырнадцати чумных лет Саша собрал вещи и омолодившийся-радостный вышел навсегда вон.

Ангелина Ивановна счастья натерпелась. Знаем-знаем, чуем-чуем, как жить нюхами, трогами, душами друг друга. Как искать себя во втором теле и понимать там своё продолжение. Как вместе мыться, выносить мусор, чистить зубы одной щёткой, думать одну важную или пустячную мысль на двоих. Как за недели обратиться в друг-друга-близнецов, не различать себя и второго в зеркале. Счастье, равного которому Ангелина Ивановна не знала все свои предыдущие восемьдесят. Косточка-косточка – из тебя меня сделали. Косточка-косточка – вся жизнь впереди.

Косточка матери – Ольге посреди горла. Дочка Ангелины Ивановны одна ходит-бродит по трёхчастной на пустых досках. Не естся, не спится, всё из рук валится. Ни Вани-ванюши-валенка, кладом в комнате запертого, ни Саши – вибрирующего электрическим шутом или валяющегося мятой проспиртованной тряпкой, ни матери-ангела – тихой работницы. Некого зацыкивать, некого сторожить, некого пилить, некого заставлять, наставлять. Не с кем счастьеборствовать. Злостью делиться не с кем. Ад ненужности, неуслышанности, неувиданности, безвластия. Безоглядное одиночество. На работе все – злые тени, даже в лицо скалятся. Ольга злее, им смешнее. Сын – не студент, не работник, студень застывший в своей форме-комнате. Муж – полнеющий, гуттаперчевый, лысеющий, туда-сюда скачущий. Мать – божий одуван. Сама – бесполый вандал самой себя. Теперь – все отпущены, упущены, переустроены. Одна она – одна, прежняя. Ходила-бродила Оля-оленька-оленёнок по квартире и хныкала, звала маму.

Дни тя-я-янутся-потя-я-я-я-янутся. Ванюша качает Ванюшу, Дина ворочает на плите тройную порцию каши. Костя меняет розетку (привет бывшему бескровному родственнику), Ангелина Ивановна режет салат из овощей, которые купили на рынке после поездки на карьер. Саша шутит на кухне у женщины, которая не выговаривает «эр». Её лица не видно из-за падающей от полки тени. Мише снится жар-птица в подвале Комп-доктора , жена читает детям и заодно ему сказку: он заснул первый. Компьютер барахлит-ломается. Жизнь тя-я-янется-потя-я-я-я-янется своим чередом.

Двое в башне в четыре ноги танцуют вольные танцы. Длинные волосы на обоих, пот, резиновые сланцы. В дверь – трезвонят, эти не слышат, дышат и дышат. Застучали, стены зашатались, Костя, так уж и быть, открыл, крылья опустились – на пороге Ольга с лицом наизнанку. Упала на колени в материны джинсовые коленки. Костя уплёлся курить на лоджию. Стояла так вполовину и плакала-плакала. Задрожало сердце Ангелины Ивановны, заболело. Ольга-оленька-оленёнок! Мать заполовинилась, обняла дочку. Та почуяла момент, вытащила документ-письмо из кармана. Письмо сообщало, что ошибка исправлена и правильный паспорт на имя Ангелины Ивановны Морозовой 1935 года рождения ждет её лично столоваться.