Александр Григоров - Знать [СИ]

Однако сила откуда-то появилась. Результат — на табло.

Нет, я все-таки типичный «британский ученый». Как можно рассматривать такую чушь всерьез? С другой стороны, специалисты из «Оупенинга» (и не только) зачем-то рассматривают эту чушь. Даже пытаются узнать мое мнение. Но я им пока не озвучиваю. Знаю я телевизионщиков — завтра покажут сюжет о сбрендившем ученом, который открыл новый вид взаимодействия. Это пойдет после репортажа о слушателях Вселенной. У журналистов есть такое гаденькое чувство юмора — дескать, и не шутим, а вы все равно посмейтесь.

Ладно, буду молчать. И все же. Если это поле — ну предположим, — то какое? Гравитационное? Нет. Электромагнитное? Вряд ли. Ядерное? А где вещество? Хотя в теории столько дырок, что пролетят сотни догадок.

Некое универсальное поле, объединяющее все четыре взаимодействия? «Теория всего»?! Увенчание трудов Гильберта, Вейля и Эйнштейна! Нобелевская премия!!!

Или отдельная койка в Бедламе.

— «Тойоту» или «ягуар»? — спросил меня остроносый грек в пункте проката машин.

— Конечно «ягуар», — ответил я, поглядывая на четырехколесного красавца вишневого цвета. — Нет ничего лучше для англичанина, чем проехаться на английской машине по левой стороне дороги.

Впрочем, левостороннее движение — единственное, что осталось в Никосии после почти столетнего пребывания британцев. Пограничный город, разделенный на турецкую и греческую части, он напоминает «кровавую Мэри» — сначала глотаешь огонь, потом тушишь. Счастливый от опьянения гуляешь по Ледре.

Я поселился в скромном, даже по здешним меркам, отеле на улице Узунов. С балкона открывался вид на турецкую часть города: пики минаретов вместо шапок куполов.

Архитектурный спор длится более пятисот лет — вот это люди обожают искусство!

Где искать незнакомого, но нужного мне человека, я приблизительно знал. Кипр знаменит курортами и банками. С недавнего времени офшорная деятельность притихла, но самые низкие в Европе налоги — хороший повод ловить золотую рыбку в мутной воде. Хотелось начать поиски с курортов, но сам себе я признался, что в первую очередь искать надо в банковских залах. В природе всегда так — неприятное всегда полезно.

Мне повезло — к концу первой недели, как раз в канун Успения Богородицы, форсаунд дал о себе знать писклявым сигналом. Правда, случилось это не в отделении банка (а я их обходил с упорством жадины, ищущего выгодный курс), а в баре на улице Платона. Зашел туда освежиться.

Он сидел в дальнем углу и напивался. Заметно, когда человек напивается. Его интересует результат, а не процесс. Резкие движения, короткий глоток, скорченное лицо — всем видом показывает, что ждет наслаждения, которое вот-вот придет.

А оно не приходит.

Я заказал обычную, белую зиванию — обязательно попробуйте при случае — и сел за соседний столик. Конструкция форсаунда не предусматривала отключения звука, поэтому я погасил прибор совсем.

Выпивоха обратил на меня внимание — такой же остроносый грек, как все, «под сороковник», в легком костюме и рубашке, ворот которой залихватски налез на пиджак. Незнакомец смотрел на меня утонувшими в волне опьянения глазами.

— Только не называйте моего имени, — сказал он, не представившись, глядя на рюкзак, в который я спрятал форсаунд.

— Не буду, — честно ответил я, как подследственный, молчащий не потому, что смелый, а потому что не знает, что сказать.

— Вы из полиции или журналист, я понял. Вы уже неделю ходите по Никосии, здесь все друг друга знают в лицо. И греки, и турки. Вам кажется, что город большой, но чем дольше здесь живешь, тем меньше он становится. Какого черта делать иностранцу в столице, где нет пляжей и приличных отелей? Что-то вынюхиваете. Впрочем, мне все равно. Теперь все равно.

Я представился английским журналистом и расспросил нового знакомого (имя он так и не назвал) о достопримечательностях. Когда осталось на самом донышке, он разговорился сам.

— Меня уволил лучший друг. Вместе росли, учились, работали, и вот он вышвырнул меня, как проститутку из церкви. Просто за то, что я знал о его способностях в математике. Будто дьявол вселился. А у меня жена через месяц рожает.

Они знали друг друга с пяти лет — мой собеседник и некий Амон Гридениз. Одногодки, жили в одном дворе, учились в одном университете. Отец Амона — грек, погиб в пьяной драке с турками, когда сыну было четыре года. Мать-турчанка по полгода работала посудомойкой на британской военной базе в Акротири. Там хоть и военные, зато море с пляжами. Туда на лето приезжал какой-то профессор из Англии, отдыхал. Такая странная прихоть у него была — отдыхать на Кипре под британским флагом. А может, это не простой профессор был, а особенный. В общем, привязался он к маленькому Амону, учил его математике, книжки читал, карточные фокусы показывал. Года три из лета в лето Амон проводил время в компании английского дяди. А потом обокрал учителя — унес наличные, кредитку, драгоценности. Но это так все подумали, что Амон украл. Он говорил — англичанин свернул все на него, мальчишку, а сам проигрался военным в карты. Тем не менее, мать Амона на работу в Акротири больше не брали, и лето он проводил у бабушки в Кирении.