Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

— С Наташей все будет в порядке. Она сильная. Впрочем, тебе ли этого не знать? А я… я не особенно расстроена, потому что Наташа… как бы выразиться?.. непостоянная, вот. Правда? Так просто взять и скрыться, никого не предупредив…

Головокружение не прекращалось. Наверное, надо было съесть на завтрак побольше тостов с древесными томатами.

— Так что меня все это удивляет, — продолжала Бриджид. — И в то же время совсем не удивляет. Понимаешь?

— Еще бы.

Я не знал, что конкретно не удивляет Бриджид: а) Наташино поведение; б) мироустройство; в) ее собственный склад ума. Но я помнил, что один из самых действенных способов ладить с людьми — соглашаться со всем, что они говорят, даже если ничего не понимаешь, а остальное приложится или воспоследует.

— Значит, ты не прочь…

— Не прочь. — Бриджид пожала плечами. — Я ведь совершенно свободна.

На каждой остановке в трамвай залезали новые пассажиры, при этом никто не выходил, и скоро давка образовалась такая, что, когда двери открывались, набившиеся в трамвай кричали тем, кто надеялся в него набиться: «No hay donde! No hay donde!» [22] Здесь: Ни пяди! (исп.) Когда Бриджид перевела мне эту фразу, я с удовольствием присоединил свой голос к общему хору. Потом трамвай остановился и остался стоять. Эта внезапная остановка вкупе с внезапно изменившимися планами показалась мне роковым предзнаменованием.

Вдруг над нашими головами зазвучала песня, явно грустная, но в очень бодром исполнении всех пассажиров, включая Бриджид. Прочувствованное пение время от времени срывалось на еще более прочувствованный речитатив, в котором преобладали сопрано. Песню дружно пропели дважды; всякий раз, когда дело шло к трагической развязке, лица поющих освещало особенное воодушевление. Едва смолкли последние аккорды, трамвай снова тронулся. До чего же эти эквадорцы музыкальный народ! Я чувствовал себя лишним, выключенным из хора вместе с плачущими младенцами и мрачными стариками, и мне захотелось немедленно выучить эту, по всей видимости, народную песню. Когда мы с Бриджид, протиснувшись сквозь стеной стоявшие тела и миновав занесенные к поручням руки, наконец снова попали под холодный дождь, на твердую землю города Кито, я попросил ее перевести песню.

— Ту, что пели в трамвае? Моя любовь меня обманула. Мое сердце — в твоих руках.

— Мое сердце в твоих руках…

— Я в отчаянии. Но мне не хватает мужества…

Тут Бриджид замолчала, и я стал ее подгонять:

— Мужества для чего?

— Чтобы уйти от тебя. От тебя — моей любви.

— Это же грустная песня! А у них были такие счастливые лица…

— Бедная страна — веселая музыка. Связь очевидна. Так повсюду в мире. Ты был в Индии? Ладно, хватит… — Бриджид резко подняла руку, словно отмахиваясь от просившегося на язык существительного. — Я бросила писать диссертацию.

— Твоя диссертация касалась жизни Кито?

Бриджид съежилась и принялась тереть предплечья, покрывшиеся от холода гусиной кожей.

— Нет, диссертация у меня по большей части о сельве. Но две недели назад я ее бросила. — Она неубедительно пожала плечами. Потом улыбнулась. — Так что меня здесь больше ничего не держит.

Мы засмеялись и пошли к дому, на ходу репетируя песню: «Un amor que no es amor» — как будто про Наташу. Похоже, страх, терзавший меня накануне вечером, улетучился. В конце концов, я ведь, ни секунды не колеблясь, решил выучить песню наизусть, точно так же, как решил предпринять путешествие по Эквадору вдвоем с малознакомой иностранкой, причем именно это второе (по времени первое) решение не омрачали никакие, даже самые обоснованные дурные предчувствия. И мне было так хорошо, что я заподозрил: в организме уже начались необратимые изменения, по завершении которых в мою жизнь войдет счастливая уверенность.

В автобусе нас притиснули друг к другу. Под нами было изодранное виниловое сиденье, колени наши находились практически за нашими же ушами, словно у опустившихся на корточки переростков. Наконец видавший виды дизельный двигатель затрещал, расчихался и загудел; однако, несмотря на то, что автобус уже выруливал с обочины, торговцы сладостями, пряностями и бутилированной водой и не думали вылезать.

— Перед нами одна из сложнейших дилемм, — сказала моя новая подруга Бриджид. — От чего хуже изнывать — от жажды или от желания опорожнить мочевой пузырь?

Поесть нам светило только в Баньосе, часов через шесть, поэтому вместо воды я купил пластиковый пакетик с мягкими мясистыми бобами в прозрачной жидкости. Бобы выглядели очень аппетитно и не разочаровали при более близком знакомстве. Они были упругие, солененькие, с неописуемым, видимо, сугубо эквадорским привкусом.