Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

Только не думайте, что я не хочу развиваться в интеллектуальном плане, чтобы стать более мощным рупором справедливости. Еще как хочу! Но что, по-вашему, (предпосылает демократия, как не полную интеллектуальную компетентность, даже лицам с путаницей в незрелых умах? Движение, игнорирующее невежд и воротящее нос от болванов, никогда не окрепнет до такой степени, чтобы стать партией. Демократия самим своим названием убеждает потенциальных неофитов в собственной всеядности. Поэтому: да здравствует демократический социализм! (Демократия и социализм — взаимоподдерживающие силы.) Я так думаю; думая так, я принимаю в наследство от минувших веков все накопленные ими проблемы. Мне их не решить (именно этим я в последнее время и занимаюсь); однако только теперь, когда мои проблемы уже не только мои, ложная интуиция услужливо подсовывает ощущение, будто я один такой страдалец.

Не то чтобы меня не терзали сомнения. Например, я сомневаюсь, что от нашей с Эли деятельности есть хоть какой-то прок. Более того: если бы нас вовсе не было на свете, проводили бы Вашингтон и Ла-Пас свою настоящую политику? Не могу сказать, что собственное существование меня не обескураживает. В частности, меня очень интересует вопрос, вернее, ответ на вопрос, заданный душам, о которых писал Платон, — ответ, стало быть, на вопрос, чего бы той или иной душе хотелось больше всего — хоть одна душа, интересует меня, ответила бы: «Хочу возродиться в волосатом теле Двайта Б. Уилмердинга» (без бобохуаризы волосы снова пошли в рост), при условии, что он повторит свой земной путь, будет жить как я живу, работать как я работаю, писать по ночам в пыльной Кочабамбе, где секунду назад послышался первый крик петуха?

Я теперь сплю в основном по утрам. Проснувшись, потягиваюсь и зеваю, пью café con leche [62] кофе с молоком ( фр.). и даже периодически чувствую себя так хорошо, будто никогда не заболею и тем более не умру. Если ночью выйти на балкон и посмотреть на звезды — что я часто проделываю, — чувство, как правило, меняется на прямо противоположное. Потому что звезды висят совсем под другим углом, нежели в Северном полушарии.

Конечно, я скучаю по Бриджид. Я бы с удовольствием несколько запятнал ее чистую душу о свою, далеко не такую чистую… Еще мне нравится думать о наших с ней будущих детях. Но отношения между исходными данными и результатом представляются мне совершенно непредсказуемыми, если схема подразумевает детей и родителей (эти слова, совершенно без вариаций, я недавно слышал от мамы и папы; разумеется, они говорили не хором, а по отдельности). Вдобавок Бриджид колеблется, хочет узнать меня получше и т. п. Поэтому я отсылаю ей по электронной почте отрывки из своего дневника:

28 ноября 2002

Лают собаки. Они меня достали. Что поделать — третий мир. А собаки лают. Но я уже привык.

(час ночи) Чертовы собаки.

1 декабря 2002

Первый в моей жизни жаркий декабрь. Сегодня мне снилось, будто я прилюдно снял штаны. И мне почему-то не было стыдно. Остальные последовали моему примеру.

Штудирую труды Кондратьева об экспансии капитализма. Идет туго.

Перед Кондратьевым читал о приращении капитала.

3 декабря 2002

Жизнь коротка. Призывы к терпению бесконечны. И что с этим делать?

4 декабря 2002

Количество пострадавших неизвестно. В воздухе пахнет смертью.

Поступки у меня правильные, мотивы — нет. Хотя… Что я знаю о мотивах?

Целый вечер читал. Одиноко. В кишечнике газы. Возможно, несовместимые с семейной жизнью.

5 декабря 2002

Сегодня начал писать мемуары. До чего же быстро я пишу! Прямо как говорю.

15 декабря 2002

Думаю о Бриджид. Мысли порнографические. Они же утопические. Наша совместная жизнь должна быть неспешной, даже если мир будет продолжать в том же духе, в смысле ускоряться. Цивилизация наступает как лавина. Мы обречены.

Бриджид нравится получать эти записки. «Я подсела на твой дневник», — написала она позавчера из Буэнос-Айреса. Однако ее ответ на мое предложение не изменился. Она, как и на вечере встречи, отрицательно качает головой.

После того, как были произнесены все «За нас!» и «Счастливо!», записаны все электронные адреса, сделаны все комплименты и высказаны все пожелания на будущее; после того, как от меня шарахнулись, меня обняли или просто проигнорировали расползающиеся по мотелям, отелям и палаткам однокашники, — после всего этого самые стойкие во главе со мной вздумали дернуть на плотину на Долгом пруду. Мы разделись догола и попрыгали в воду. Затем по кругу пошел косяк с марихуаной. Длинноволосый Эрт Фистер Рамзай Фондарас наяривал на своей акустической гитаре мелодии из репертуара неумирающих «Grateful Deads», а я, одной рукой обнимая Наташу за мокрые плечи, а другой — за талию — Бриджид, принялся горланить: «Порой мне в душу льется свет… тум-тум-тум… Порой от бед я глух и слеп…»