Думитру Попеску - Избранное

— Почему вы не записываетесь в партию? — спросил Пэуникэ.

— Почему, почему… С большого ума! Мы ведь во всем такие, авось пшеница да кукуруза сами собой посеются. Пэуникэ, эх, Пэуникэ, издохнуть мне на этом месте, ежели я не пойду с тобой… Когда ты привез грузовик, у нас у всех душа повернулась… Ага, кто-то и о нас заботится! Иду с тобой, Пэуникэ! Но Кэмуя я все одно убью!

— Брось ты про убийство. — Пэуникэ положил руку на его стакан. — Не на этом дом строить надо. Давай сюда руку, вот так…

— Разрази меня бог, ежели я не стану человеком, — сказал Костайке, пожимая ему руку. — Он шутку надо мной сшутил, потому как я сбит был с толку… Будь здоров, Ион, будь здоров, дурачина. — И Костайке так чокнулся, что стакан разлетелся вдребезги.

Бабка Севастица играла с детьми в пыли и пела. Пэуникэ радостно слушал ее. Давно уже в Жосени никто не пел. Бабка продолжала:

Окешел прислонился спиной к шелковице и не отрываясь смотрел в пустое синее небо. Полный стакан он поставил на землю, справа от себя. У него больше не было желания пить. Парень, сидевший возле него, что-то рассказывал, и Окешел слушал его, глядя в высокое небо.

— Пришел к нам вчера вечером, — говорил парень. — Во дворе больше нечего взять. А отец, вы знаете, служил в денщиках у одного капитана, или майора, в Араде. И у майора был уж такой нужник хороший… И отец сказал, что не будет ему покоя, пока он не построит и себе такой же. Капитана-то он ругал, только мысль эта у него в голове засела… И в прошлом году он построил отхожее место из досок… Да вы знаете, все село приходило поглядеть на него. Кое-кого отец и внутрь пускал. А вчера вечером Кэмуй у нас его отнял. Посмотрел на него — понравилось. Выкопал, положил на повозку и увез к себе домой.

— Должно, пьян был, — сказал Ион Большой.

— Какое там пьян, вот я ему покажу пьянство, — стукнул кулаком по земле Костайке. — Ненасытный… Все село свез к себе во двор. Только это ему так не пройдет… Не понравилось ему, когда Пэуникэ привез грузовик… Пожелтел, словно переспелая тыква. Сообразил, что если люди на ноги станут, то ему уже ими не вертеть… Ежели мы…

— Нечего языком-то молоть! — обозлился Окешел. — Только воду в ступе толчешь… Чего ты нам уши прожужжал, разве мы сами не знаем? Выискался, умник-разумник, все видишь, а мы слепые. Посмотреть бы, как ты руки приложишь да что сделаешь, а то все болтаешь! Хватит слов-то!

— Вот подеритесь-ка сейчас, — посмеялась над ними беззубая бабка.

Севастица послала детей Окешела еще за одним полным ведром. А сама слушала и лепила из песка ограду вокруг бахчи с арбузами и дынями, напевая:

— Похоже, дождь будет, — сказал Пэуникэ, глядя на небо. — Вот тогда увидишь праздник. Один за другим. Кэмую они не забудутся…

— Только бы он до них дожил, — улыбнулся Костайке, тоже созерцая небо.

Бабка Севастица пела, глядя на полное ведро воды и на стаканы и глиняные кружки, которыми люди чокались, призывая дождь. Никто не опьянел, не от воды же пьянеть. Они продолжали беседовать, поговорить было много о чем, и бабка Севастица слушала их и все играла в пыли и пела:

Георге Поп росточку был небольшого. Его шляпа пропиталась всеми видами масел и почернела от сажи. Последние годы он работал на полустанке — давал поездам знак останавливаться или отправляться. С тех пор как он убежал из дому и поступил кочегаром на паровоз, каменных хором он не нажил. Так и остался при той же шляпе, только теперь она была твердая, вроде коры падуба. Язык у Попа был хорошо подвешен: скажет слово — оно в твоих ушах так и застрянет. И никто не понимал, откуда у него берется такой бас, потому что грудь он имел впалую, как у не созревших для замужества девушек.

— Люди добрые, — говорил Поп, взобравшись на ступеньки памятника героям 1916 года, — вам требуется голова. От носа кверху, потому как рот, чтоб жрать да ругаться, у вас есть. А головы с глазами и с умом вам не хватает.

— Эй, Поп, может, дашь нам взаймы свою?

— Нет, самому нужна. Иду куда — беру ее с собой. Останься я у вас в селе, я дал бы ее тебе взаймы, хотя бы на воскресенье, чтобы ты ею похвалился.

Люди засмеялись, и тот, кто без спросу полез в разговор, спрятался за чужие спины.