Думитру Попеску - Избранное

— Приду, — сказал Окешел, удаляясь.

Оприкэ с братом следили за отцом, пока он, пошатываясь, не исчез во дворе, словно тень. С тех пор как умерла их мать, Окешел стал с ними неразговорчив.

Кэмуй оставил крест у ворот и, подойдя к амбару, откуда хорошо был виден двор Окешела, окликнул его. Окешел подошел к изгороди.

— Ты ведь работаешь у колодца, — заговорил Кэмуй. — Я тебе показывал это, от писаря… Так гадалки сказали. Переселяться Пэуникэ в новый дом, без дверей, без окон, к густую, глубокую тень. Я его похороню на свой счет, с музыкантами его провожу. Смотри, Окешел, чтоб тебя кто не обогнал. Я о тебе подумал, останешься ты ни с чем…

— Как это «останусь ни с чем»? — не сообразил Окешел.

— Тебе что, помешают десять четвериков пшеницы?

— Какие четверики?

— А ты поразмысли… Падает, значит, на голову мотыга, может ведь такое случиться, потому как люди обессилели. Да и в суматохе… Я бы дал тебе хоть нынче, к вечеру, два четверика кукурузы, да, думаю, ты не нуждаешься, достал в другом месте…

— Не достал.

— Ну, может быть, тебе и надо… Подумай-ка еще, у тебя маленькие дети, — сказал Кэмуй и ушел.

Он вошел в амбар и насыпал себе за пазуху зерен. Вышел на улицу. Ни инвалиды, ни дети не ушли.

— Не родят ничего поля. — Кэмуй глянул в поле. — Пропадут люди, коли они водятся с коммунистами…

— Коли засуха, при чем тут коммунисты? — спросил Фрицэ.

— А вот и при том, потому-то бог и не дает дождя. Бродит смерть от дерева к дереву и губит листья, черными они делаются. От ореха к ореху, от травинки к травинке, от ребенка к ребенку, ступает на порог, незваная, входит в дом и садится за стол, во главе стола, и берет большую ложку. Так говорит гадалка, и так оно и есть. Из тех, кто помирает, вырастет, может, летом сочная трава, и будет коса в ней шуршать. Это божье наказание — чтоб помирали те, кто связался с коммунистами. Как по-вашему, зачем берет бог к себе Пэуникэ? Чтоб заткнуть ему рот, чтоб он не творил неправедных дел.

— Болтаешь, ровно старая баба, — сказал Фирайке. — Думаешь, найдется такой болван, чтоб тебя слушать? Пристал к Пэуникэ, мешает он тебе? И крест ему сделал, людям на смех. Думаешь, все вроде Окешела, гадалкам верят?

— Да и я верю, — сказал младший Ромыну.

— И я, — прибавил его брат.

— Я не желаю ему смерти, — сказал Кэмуй, — сохрани боже, только так ему на роду написано, так сказала гадалка. Два дня ему еще жить осталось.

И Кэмуй, достав из-за пазухи зерна, начал кидать их птицам. Воробьи и грачи, не опасаясь людей, слетелись и стали клевать. Ангелаке снова кинул полную пригоршню, и тогда на зерна бросились и дети. Они подбирали зерна из пыли, совали их в рот, разжевывали и глотали. Они теснились, толкали друг друга.

— Зачем ты над ними издеваешься? — спросил Кэмуя Фирайке.

— Я?! Олух ты, Фирайке. Не имеет, что ли, человек права кидать зерна птицам?

Она стояла, прижавшись к толстому стволу ореха, и видела и слышала все. Из села она вернулась через сад и притаилась около дерева. У нее кровь чуть не застыла в жилах, когда она прочла, что написано на кресте. Ангелаке решил вбить людям в голову, что гадалка не лжет и что он, человек добрый, за свой счет делает крест для Пэуникэ. Он хочет всех купить, и кто-нибудь подстережет Пэуникэ иди уронит на него в колодец бадью — дескать, нечаянно оборвалась цепь. Люди голодны, а земле нечего им дать.

Прижавшись к стволу, Зорина проклинала землю. Кэмуй еще раз бросил детям зерен, и никто ничего не сказал. Когда заговорил Фирайке, она обрадовалась. Вот человек, который не убьет Пэуникэ, не выпустит из рук цепь! Детей-то легко заставить искать в пыли зерна, особенно детей Окешела. Дети без матери — все равно что яблони у дороги: можешь их бить, можешь ломать — им некому пожаловаться. А у Кэмуя сердца нет, ему все равно. Однако слова Фирайке порадовали Зорину, и она с надеждой смотрела на него.

В эту минуту Кэмуй оглянул двор и увидел ее. Что-то шевельнулось в его душе. Он обернулся к инвалидам и пошутил:

— Ладно, не злитесь зазря… Разопьем-ка лучше бутылку. Зорина, принеси сюда литр, надо же нам чокнуться.

Зорина ушла, уверенная, что Фирайке пить не станет. Но он пил. И все быстро охмелели, потому что пили на голодный желудок. Тогда Кэмуй объявил, что выставит еще литр вина, если они, все четверо, побегут наперегонки. А тот, кто первый доберется до мостков у ворот Окешела, получит отдельно еще литр.

Инвалиды растерялись, но Фирайке быстро оперся на костыли и скомандовал: