Думитру Попеску - Избранное

Тони не мешал ему читать письмо и слушал, но до него далеко не все доходило. Потом объяснил, зачем он пришел.

— Меня кто-нибудь видел? — удивленно спросил Ристя, держа конверт в руке.

— Не думаю…

— Кто-нибудь донес на меня майору?

— Нет, нет, — уверял его Тони.

Теперь он не боялся ножа, которым грозил Ристя. Его волновало другое. Только для того, чтобы не молчать, он добавил:

— Может быть, ты натворил еще чего-нибудь…

— Ладно, иду, — сказал Ристя и быстро надел рубашку. — Что карцер, что караул — все одно.

Ристя шел впереди, Тони следовал за ним, глядя на следы его шагов.

Под вечер Тони и Курт ушли гулять в поле. Добрались до вершины голого холма. После легкого дождя от этого клочка накаленной известковой почвы пахло горячей известью.

— Шеф — выдающийся осел. Сегодня он окончательно сдал на это экзамен. Не захотел отпустить меня в город. Трусит, впал в полный маразм. Из-за сообщений с фронта он за последнее время весь пожелтел, позеленел. Можно подумать, что у него приступ печени и язва желудка. Он боится, что мы будем разбиты. Осел.

— Может быть, он не отпустил тебя потому, что ждет приказа об отходе? — спросил Тони.

— Он нашел бы меня немедленно. Через двадцать минут я был бы возле него и держал бы его за ремень, чтоб он не трясся… Не приказ, а опасения — вот что его приводит в панику. «А что, если?..» Вечно у него это «если». Явный признак страха, — сказал Курт и отломил кусок головки подсолнуха. Попытался грызть семечки, но это оказалось не так просто, он не умел раскусывать их.

Они спустились с холма. По обеим сторонам дороги росли подсолнухи. Слева, за поворотом, их уже не было. Они пошли туда, к белому известковому оврагу.

— Разве в моих силах его спасти? И думать об этом нечего, — сказал Курт.

— Может быть, он опять боится, что ты организуешь заговор, хочешь захватить власть?

— Нет. Теперь, когда фронт приблизился, он уверен, что опасность сплотила нас. Осел. Он говорил, что этот твой парень — коммунист. А знаешь почему? Потому, что он видел у него за ухом маки. Маки красные, а осел полагает, что все красное — коммунистическое. Разве это не симптом размягчения мозга? Конечно, симптом. Он говорит: «Почему он ел подсолнухи на посту? Для чего совал цветы в ствол винтовки? Для того, чтобы дискредитировать оружие, издеваться над войной и над нами». Вот таков его вывод. «Полноте, — сказал ему я, — он, вероятно, это в шутку!» — «Нет, — отвечает он, — я видел, как он сидел на дереве и курил. И притворился, будто не замечает меня, не отдал честь! Он пренебрегает нами! Он коммунист!» — «Полноте, — говорю ему я, — если бы он был коммунист, он не стал бы так ребячиться. Он просто не заметил вас!» Шеф говорит: «Изображал ли он призрака намеренно или симулировал безумие? В любом случае он хотел устроить нам неприятности». И под вечер осел отправился навестить твоего парня.

— Он сказал ему, за что его наказали? — спросил Тони.

— Разумеется. «Ты притворялся», — сказал он ему. Но твой парень ответил с достоинством: «Я не притворялся, зачем я стану притворяться?» Понимаешь, парню незачем было больше скрываться. Осел объяснил ему, что знает все. «Скучно мне», — сказал парень, и осел удивился не смыслу слова, а тому, что у парня выражения общепонятные, не такие уж деревенские. «Все одна и та же песня, — сказал потом парень, — побудка, подъем, постель, уборка, чистка винтовки, караул, взыскания. Я не люблю переживать одно и то же тысячу раз», — примерно так закончил пятый номер. «Зато умрешь один раз». Майор вспылил и хлопнул дверью. Но твой парень опять с достоинством ответил ему достаточно громко: «А разве другие умирают дважды?» Остроумно, правда? Хотя и не без наглости. Но меня это позабавило.

Тони смотрел на заходящее солнце. И на головки подсолнуха, которые так нравились Ристе. Их ярко-желтый цвет был все же мягок и печален; казалось, в сумерках их сжигает тоска. Солнце не осветит их до завтрашнего дня.

— По-моему, — сказал Курт, — шеф потребовал подкрепления. Из наших солдат. Возможно, он хочет посадить под арест вас всех! Не знаю. Он опасается паники… Ему не хочется, чтобы вы распускали всякие слухи. Он и тебя опасается, вдруг ты доложить своему начальству… По-моему, он хочет вас изолировать. Возможно, он и тебя арестует.

— Ты думаешь?

— От осла можно ожидать чего угодно. Он боится, не ты ли это все подстроил… Привидение, компрометирующие его обстоятельства… А чтоб доказать свое алиби, ты ночь за ночью ходил со мной в город, к девушкам. Положение на фронте свело его с ума, я тебе уже говорил. Он боится, что мы проиграем войну.