Думитру Попеску - Избранное

Перед началом Мезат сказал им:

— Сегодня, дорогие мои, это стихотворение не читайте… И не играйте ту сценку с барыней. Она не подходит для здешней публики. Тут пойдет программа с боксом, с попугаями. И чтобы побольше было Дорины…

Раньше он никогда не называл их «дорогие мои». Сценка, о которой он говорил, имела большой успех в Браниште. Савел играл волостного старшину, а Петре — барыню, которая плакала. Многие зрители знали, как волостной старшина здоровался с крестьянами, и весь зал покатывался со смеху. А теперь Мезат трусил, потому он и говорил им «дорогие мои» и потому промолчал, когда Петре провел в зал Иоргу.

— Боится, как бы не отняли разрешение, — прошептал Петре Савелу.

Петре вышел из-за кулис на руках. На левой пятке у него сидел зеленый попугай.

— Добрый вечер, — сказал попугай, когда они оказались на середине сцены. — Добрый вечер, бон суар!

Савел появился на сцене после Петре и попугая и сделал вид, будто только что их заметил.

— Добрый вечер, Петре! — сказал он.

— Привет! — откликнулся попугай.

Тут Савел вежливо поклонился зеленому попугаю, и публика оживилась.

— Как поживаешь? — спросил попугай.

— Хорошо, — ответил Савел.

— Как поживаешь?

— Хорошо, ведь я тебе сказал! — ответил Савел и наклонился, чтобы сказать что-то на ухо Петре.

— Я голова! — крикнул попугай. — Я голова!

— Знаю, знаю, — сказал Савел и сделал вид, будто дает Петре подзатыльник. — Здесь хвост? — спросил он.

— Я голова!

— Слышишь, он голова! — сказал Петре.

— Что ж, коли так, хорошо… Петре, у меня тут есть кой-какая еда.

— Дай мне поскорее, пока он не видит! — сказал Петре и протянул правую руку, стоя на одной левой.

Савел дал ему кусок хлеба.

— Рот здесь! — закричал попугай. — Алло! Алло! Рот здесь, там зад…

Люди смеялись, смеялся и Мезат, стоя у занавеса. И Дорина улыбалась.

Петре ушел за кулисы, потом вернулся в зал, держа попугая на ладони. Народ глядел на зеленого попугая и хохотал до упаду.

— Давайте деньги, люди! — сказал попугай. — Бабка, эй, бабка!

В левой руке Петре держал тарелку, на которую зрители бросали мелочь.

— Очищайте кошельки! — сказал попугай. — Бабка! Бабка! Скряга, давай деньги!

И люди давали, чтоб их не высмеял попугай. Петре обходил всех по очереди, и мелочь звенела на тарелке.

— Чертов попугай, он и по-французски умеет…

— Смышленый…

На самом деле было два попугая, оба зеленые. А люди думали, что это все один…

— Бабка! Бабка!

Когда Петре проходил с протянутой тарелкой мимо Иоргу, рука его задрожала. Звон монет отдавался у него в затылке. Петре покраснел, он почувствовал, как кровь приливает к щекам и они начинают гореть. Но лицо его было накрашено, и никто этого не заметил. Монеты сыпались дождем. Он ходил с протянутой рукой; теперь он ясно понимал, что просит милостыню, и ему было стыдно. И просил-то он не для себя, а для другого, для Мезата. Для себя Петре не пошел бы ни за что на свете.

— Скряга, давай деньги!

Попугай взобрался ему на плечо и кричал. А он чувствовал, как звон монет, падающих на тарелку, гнетет его. Воздух накалился, и рот у Петре, казалось, был полон пыли; Петре стыдился своей профессии.

Тени скакали, как зайцы. Солнце было где-то там на западе, круглое, красно-зеленое. Оно посылало лучи вверх и вниз, точно звезда. Лучи были длинные, белые и проходили за облаками, освещая их.

Вблизи, у ног, тени были шире, гуще, но чем дальше, тем больше они разрастались, становились острее и плохо затеняли землю. И играли, как черная пена.

Потом они кинулись бежать. Маленькая тень двигалась сзади. Было видно, как ступни шагают по песку. У маленькой тени ступни были узкие. Узкие ступни шагали за тем, кто шел впереди. Их следы были совсем маленькие и неглубокие. И тогда тень балансировала, ударяя по воздуху руками, будто опираясь на него.

— Когда я была маленькая, — сказала она, — я каждое утро измеряла свою тень. На восходе солнца я прислонялась спиной к черешне и разглядывала свою тень. И делала отметку на земле. Сперва отмечала ногтем на коре черешни свой рост, потом в этом месте перевязывала черешню веревкой так, чтобы это было заметно на тени. И там, где тень от черешни утолщалась, проводила пальцем линию и вбивала камнем колышек. И на следующий день делала то же самое, чтобы посмотреть, насколько выросла… Иногда мне казалось, что я расту каждый день…

Ее маленькие ступни уменьшались в следах, оставленных тем, кто шел впереди; казалось, они были слишком малы, и она засмеялась.