Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

«Бесстрашная», – думает он.

Натирает ступню мазью и медленно заматывает бинтом.

Он не спешит. Потому что методичен по природе своей, а еще ему невероятно нравится прикасаться к человеку, особенно к этому. Натаниэль уже так давно одинок. И пока он держит ногу Фрейи у себя на коленке, слегка пачкая джинсы ее кровью в дополнение к той, что осталась на его футболке, когда он вытирал ее лицо, внутри него что-то проклевывается. Он представляет себе птичку, такую крошечную и беспомощную. Вспоминает, как с карниза их дома упало гнездо, и они с папой пытались спасти птенцов, подкармливая их с пипетки. «Надежда – штучка с перьями», – процитировал его папа Эмили Дикинсон, но потом птицы погибли, и Натаниэль понял, что скорее это горе – штучка с перьями.

Он не хочет надеяться. Не может себе этого позволить. Но вот он, этот трепет в груди, и все из-за симпатичной девушки (красивой девушки) с красивыми глазами (грустными глазами), которая позволяет ему держать свою босую ногу, пока он обматывает рану, в которой сам же виноват.

Он не хочет надеяться. Но и отпустить не готов. Есть ли некая золотая середина, место, где он может позволить себе немного человеческой доброты, ни к кому не привязываясь? Привязаться ведь так легко. Три птенца, коробка из-под обуви и пипетка. Они похоронили их недалеко от того места, где развеяли прах Мэри. Его папа плакал.

Нога Фрейи обмотана и заклеена, но Натаниэль ее не отпускает. Еще несколько минут. Папа не будет против. Он проиграл битву, надежда победила, и отчаянное желание сбежать как ветром сдуло. Из-за ноги. Ноги, которую он не может отпустить. Ноги, которая удивительным образом остается лежать на его коленях.

Он смотрит на ногу этой бесстрашной девушки и задерживает дыхание, боясь, что если сдвинется хотя бы на сантиметр, то чары разрушатся и Фрейя точно уйдет.

Но чары простираются в обе стороны. Фрейя тоже не может пошевелиться. Точнее, не хочет. Натаниэль держит в руках ее грязную ногу, но как будто касается сердца. У нее словно есть сердце.

«Пожалуйста, не отпускай», – думает она.

Натаниэль не отпускает.

Харун дает о себе знать.

– Наверное, тебе нужно купить туфли, – предлагает он. Фрейе явно не нужна обувь. Но так можно выиграть время. – Тут недалеко есть магазин.

– Туфли! – восклицает Натаниэль. Какая блестящая идея. Ему хочется обнять Харуна. – Нужно купить тебе туфли.

– О, все нормально, – отнекивается Фрейя, убирая ногу.

– Нет, – настаивает Натаниэль, возвращая ее ногу к себе на колени. – Я должен возместить те, что испортил.

– Мне те даже не нравились, – заверяет она. – Ты сделал одолжение…

Ему плевать, нравились они ей или нет. Это ему нужно одолжение. Нужно время. Еще чуть-чуть. Он многого просит? Возможно. Но все равно просит.

– Я должен купить тебе туфли.

Нога Фрейи напрягается, и Натаниэль понимает, что показал ту сторону себя, которую обязан хранить в секрете. Дикую, безумную сторону, которую папа велел не показывать никому, кроме него («Не рассказывай маме»), потому что они не поймут. Натаниэль пытается вспомнить, каким был когда-то – спортивным, даже популярным. И притворяется им.

– Так будет правильно – купить тебе новые туфли. – Его голос звучит странно и незнакомо, как по телевизору. Поведется ли она? Может ли он сойти за прежнего себя? Вообще, существовал ли тот человек когда-то?

– Не стоит, правда, – отвечает Фрейя.

И начинает убирать ногу, но Натаниэль не отпускает. Он словно тонет, а ее лодыжка – спасательный круг. Но она все же вырывает ее, не оставив ему другого выбора, кроме как показать свою дикую сторону.

– Пожалуйста, – умоляет он, – позволь мне купить тебе туфли.

Фрейе не нужны новые туфли. У нее дома они выставлены целыми рядами; многие из них, как та выброшенная пара, были подарены в надежде, что она прорекламирует их в интернете. Раньше Фрейю будоражили все эти бесплатные вещи в обмен на ее слово. Но теперь, когда она знает, что все это скоро может закончиться, туфли кажутся свинцовыми.

Натаниэль ни в коем случае не должен покупать ей туфли. И уж точно не за 375$, как те, на которые его стошнило. Интересно, есть ли у него вообще такие деньги?

Она представляет его кошелек: одинокие купюры, помятую фотографию, сложенную визитку. Смотрит на его обувь – пару грязных кед, на которых, она готова поставить 375$, подошва протерлась до дыр.