Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

– Уныния?

– Да, уныния.

– Вы хотите оценить уныние?

– Ага, – подтверждает доктор. – От нуля до шести, пожалуйста, Нейт.

С Фрейи достаточно. Достаточно докторов, которые якобы все знают, которые ведут себя так, будто могут ее вылечить, которые спрашивают, что случилось, не читая карту, которые просят спеть «С днем рождения» или измерить уныние по шкале от нуля до шести.

– Его зовут Натаниэль! – ощеривается она с уверенностью, на которую не имеет права. Близкие наверняка зовут его Нейтом.

Не зовут. Хотя папа называет его Нат.

– И как это связано с сотрясением? – спрашивает Харун. Этот доктор вообще доктор? Он ищет на стенах диплом медицинского института.

– Эй, это не я придумываю контрольный перечень, – отвечает доктор, потеряв терпение. – Может, назовете уже цифру, чтобы я мог вас отпустить? Уныние, от нуля до шести?

– Нет, он не может назвать вам цифру, – возражает Харун.

– Уныние не измерить цифрами, – соглашается Фрейя.

– Тогда как его можно измерить? – любопытствует доктор. – Пожалуйста, скажите мне, чтобы я передал это Американской академии неврологии.

Вопрос задан самым едким саркастичным тоном, но Фрейя, Харун и Натаниэль всерьез задумываются.

Фрейя думает о музыке, а потом о тишине и полном одиночестве.

Харун думает о любви, семье и «Убирайся из моей жизни».

Натаниэль думает о папе, Сэме и Фродо, а еще о поглощенном лесом доме.

Может, они и полные незнакомцы, с разными жизнями и разными проблемами, но в этой смотровой они одинаково измеряют уныние. Они измеряют его утратой.

– Нат, ты должен это увидеть, – крикнул папа, едва я успел войти в дом.

Вдохнув, я задвинул раздражение подальше. Я вспотел на бейсбольной тренировке, мне надо было принять душ, помыть тарелки с завтрака и обеда и приготовить ужин, а еще зарегистрироваться на бесплатную подготовку к SAT.

Вчера звонила мама, хотела узнать, не начал ли я думать о колледже. «Ты переходишь в одиннадцатый класс. Твой отец вообще начал тебя готовить?»

Я заверил, что начал, быстренько придумал, что мы вместе собираемся посетить парочку колледжей – так делали знакомые мне ребята. Мама не давила. Эта женщина, которая однажды сказала, что не может жить с детьми, уже родила двоих детей в новом браке и была по уши в заботах, поэтому я знал, что она не станет меня контролировать. Но все равно записался к школьному консультанту и встретился с ней днем.

– Нат, поторопись! – крикнул папа из гостиной.

Иногда, если я его игнорировал, он обо мне забывал. В большинстве случаев становился более настойчивым, и его было сложнее успокоить. Проще посмотреть, что его так завело, немного поговорить с ним, и тогда, возможно, я доберусь до компьютера.

Школьный консультант удивилась, что я не ходил к ней раньше. «У тебя хорошие оценки, а твоя игра в бейсбольной команде впечатляет, – сказала она. Мы добрались до финального матча, и наши игры посетило несколько скаутов. – С такими оценками ты можешь попасть в хороший университет, – продолжила она. – Может, даже с частичной стипендией, если будешь играть в бейсбол. Не в университет первого дивизиона, но в какой-нибудь поменьше – точно, если хорошо сдашь SAT. Давай запишем тебя на курсы».

– Нат!

Я вошел в гостиную. Телевизор был включен – уже привычно с тех пор, как папа перестал работать. Я научился определять его настроение не по поведению, а по тому, что он смотрит. Мультфильмы, CNN, «Настоящие домохозяйки» – в эйфории. Документальные фильмы – ему просто хорошо. Папе нравились документальные фильмы не от информативности, а из-за того, что они предлагают.

Я присмотрелся к телевизору. Какой-то парень ехал на велосипеде.

– Что такое? – спросил я.

– Парень на велосипеде слепой. – Папа триумфально улыбнулся. Но я знал, что здесь есть нечто большее. Всегда есть. – Слышишь этот звук?

Слабый, но безошибочный, как дятел.

– Он щелкает, – продолжил папа. – Как летучая мышь.

– Эхолокация, – сказал я.

Папа щелкнул пальцами.

– Именно! Он так делал с самого детства, когда из-за рака потерял оба глаза. У него нет глаз, но он может видеть – буквально.

– Нельзя видеть буквально , если нет глаз.

– Ты разве не можешь? – спросил папа с блеском в глазах, и я вздохнул, поскольку знал, что это значит.