Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Свернув на нашу подъездную дорожку, я остановил автомобиль так, чтобы фары освещали наш дом, и, достав из кармана фонарик, вышел из кабины.

Едва перешагнув порог, я почувствовал какой-то незнакомый запах, заглушить который был не в силах даже запах гари и дыма. Пахло каким-то дешевым одеколоном, причем пахло очень сильно, и я насторожился. Одну за другой я обошел комнаты, но в доме никого не было, и я открыл все окна и двери, чтобы чужой запах выветрился как можно скорее.

Задняя дверь и дверь-экран были в спешке сорваны с петель моими коллегами-пожарными, которые залили все комнаты водой под очень высоким давлением. Вода погасила огонь, но краска успела пойти пузырями, многие из которых были вскрыты пожарной струей, из-за чего стены покрылись безобразными оспинами. Мебель и прочее наше имущество промокли и были покрыты копотью, потолок провалился, обнажив стропила и утеплитель, который клочьями свисал вниз. В нашу спальню и детскую я заходить не стал – все было понятно и так. Как сказал Эймос, дом подожгли именно с той стороны, так что спальня и детская, несомненно, пострадали больше всего.

Другая половина дома, включавшая кухню и гостиную, почти не пострадала, если не считать следов грязных башмаков, царапин, оставленных брандспойтами, которые волочили по полу, да разлитой повсюду воды.

В конце концов я все-таки заглянул в нашу спальню. От досок, которыми были обшиты стены, остались только гвозди, мебель превратилась в груды мокрых углей, матрас на кровати стал похож на грязную лужу. Потолок и крыша исчезли, а двигатель вентилятора, который когда-то висел над кроватью, упал вниз и торчал из остатков матраса под каким-то нелепым углом. Лунный свет пробивался сквозь плотный синеватый пластик, которым пожарные закрыли дыру в крыше, и на мокром полу лежали тусклые голубоватые блики.

Заглядывать в детскую мне по-прежнему не хотелось, но я знал, что должен это сделать. Как я и ожидал, то, что я там увидел, причинило мне острую боль. Мягкие игрушки превратились в бесформенные оплавленные комки, лошадь-качалка обуглилась до неузнаваемости, а кроватка как-то странно перекосилась, словно у нее отсутствовала одна ножка. Детские книжки промокли и обгорели по краям, а крошечные кофточки, рейтузики и чепчики, которые хранились в стенном шкафу, были разбросаны по всему полу – почерневшие, безнадежно испорченные.

Дверь моего писательского «кабинета», расположенного между детской и спальней, тоже обгорела и покрылась копотью, но она была заперта. Заглядывать внутрь у меня не было особой охоты, поэтому я снова вышел в сад. Орхидеям Мэгги тоже досталось: большинство из них были втоптаны в землю или превратились в обожженные стебли, на которых не видно было ни одного цветка.

Вернувшись в кухню, я пытался оценить масштабы катастрофы, когда меня испугал телефонный звонок. Я был уверен, что пожарные первым делом отключили электричество, но, как видно, телефонная линия осталась цела.

– Дилан, это Джон…

Кэглсток часто называл меня просто по имени, и хотя мы не были близкими друзьями, я знал, что так он чувствует себя менее стесненно. Кроме того, звонок в половине одиннадцатого вечера означал, что у него есть ко мне что-то важное.

Я сел на табурет, который казался целее остальных.

– Привет, Джон. Что случилось?

– Слушай, тут такое дело… Есть идея: перевести часть капиталов Брайса из одного торгового дома в другой. Доходность там выше, так что сделать это имеет смысл. Проблема в том, что сделки подобного рода облагаются комиссией, которая в нашем случае может составить до сорока пяти тысяч долларов… – Он ненадолго замолчал, давая мне возможность осмыслить сказанное.

Я, впрочем, довольно быстро понял, что́ он имеет в виду. Комиссионные представляли собой цену, которую приходилось платить за возможность делать бизнес. Я это отлично понимал и не сомневался, что Брайс это тоже понимает.

– Каким бы способом я ни переводил капитал, мне придется заплатить эти деньги, – добавил Кэглсток и сделал еще одну многозначительную паузу. Только после этого он рассказал, какой у него возник план: – Я вот что предлагаю, Дилан… Как ты посмотришь, если для проведения этой сделки я найму тебя на работу, скажем, на один или два дня?

Я посмотрел в кухонное окно. Оно выходило на кукурузное поле, над которым сгущалась ночь.

– Ты и сам понимаешь: любой фонд Брайса, любая принадлежащая ему компания или коммерческое партнерство, которое мы для него создали, обязаны выплатить эти комиссионные. Другой вопрос – кому их платить… Я порылся в специальной литературе и выяснил, что это может быть любое лицо, причем не имеет никакого значения, имеет ли оно какое-то отношение к плательщику.