Марк Леви - Влюбленный призрак

Манон немного помолчала.

– А может, у него возникло желание, чтобы его отец покоился там же?

– Я ничего не исключаю. Он говорил, в каком отеле остановился?

– Нет, но вы опоздали, – ответила Манон, глядя на часы. – Сегодня днем он улетел.

– Будем надеяться, что урна каким-то чудом появится снова, чтобы я мог отправить это дело в архив и не плодить ненужные бумажки. Если снова его увидите, шепните ему об этом словечко, мало ли что…

Пильгес попрощался и, уходя, указал Манон на ее машину, напоминая ей об условиях их сделки.

Тома́ уже долго молчал. Иногда он принимался расхаживать по комнате, поглядывая то на свою дорожную сумку, то на отца, но каждый раз с угрюмым видом возвращался на диван. В конце концов Раймону надоел его траурный вид.

– Да в чем дело-то, скажи на милость?

– Не могу оставить тебя одного, это же наш последний вечер… Последний, понимаешь?

– Сегодня на стадионе матч. Это, конечно, всего лишь американский футбол, но даже он вызвал бы у нас хорошие воспоминания. Не знаю, помнишь ли ты, как сильно болел лет в восемь за «Пари Сен-Жермен». Однажды мне захотелось тебя позлить. Они проиграли три раза кряду, и я, швырнув на пол газету, заявил, что больше за них не болею, впредь моя команда – марсельский «Олимпик». Ты больше недели на меня дулся. Я забавлялся от души, пришлось твоей матери попросить меня уняться и объяснить, что я делаю тебя несчастным. Вечером я приполз в твою комнату просить прощения, но ты долго не хотел меня прощать.

– Мне не хочется на стадион, – скупо отозвался Тома́.

– Знаешь, что ты мне тогда сказал? Что друзей в трудную минуту не бросают, вот когда ПСЖ завоюет кубок, тогда я смогу поступить как захочу, а пока команде нужна наша поддержка.

– Ну и что? Мне было всего восемь лет.

– Вот и храни верность.

– Ты имеешь в виду себя?

– Нет, твою радость жизни. Мне как никогда необходимо ее чувствовать, чтобы не винить себя еще больше.

– Ты действительно хочешь на стадион?

– С еще большим удовольствием я повел бы тебя в кафе-мороженое, но, увы, это мне не по средствам.

– Сколько времени осталось? – спросил Тома́, глядя на отца в упор.

– Я не болен смертельной болезнью.

Шутка отца не достигла цели: Тома́ направился в свою комнату.

– Прости! – взмолился отец, кидаясь ему наперерез.

– Я спрашиваю: сколько у нас осталось времени?

– Несколько часов, а может, целый день, но вряд ли больше. Я чувствую, что меня зовут, у меня уже трудности с перемещением, плохо вижу вблизи, хуже слышу – одним словом, старею!

– У меня впечатление, что все наоборот. И прекрати свой неуместный юмор, никому, кроме тебя, не смешно.

– Я не нахожу ничего смешного в неминуемой разлуке с тобой, просто не знаю ничего изящнее юмора перед лицом несчастья.

– Как насчет сострадания?

– В любом количестве, сынок, только, чур, в отношении других.

И Раймон уселся перед выключенным телевизором.

Тома́ подошел к столику.

– Оставь в покое пульт. Если бы я хотел включить телевизор, то справился бы с этой задачей сам.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты показал мне мост «Золотые ворота». И взял с собой мою урну.

– Я не против прогулки, но твой прах останется здесь, я тебя не отпускаю, ты мне еще нужен.

Раймон покивал, пряча улыбку.

– Вызывай своего друга Юбера. Прокатимся, как принцы!

Манон ходила взад-вперед, не выпуская из рук телефон. Только что она выпроводила покупателя под предлогом раннего закрытия в связи с инвентаризацией. После ухода инспектора ее не оставляли противоречивые мысли. Раз десять она порывалась отменить ужин, но по неведомым ей самой причинам передумывала. Жара казалась ей невыносимой, пришлось включить вентилятор, прежде чем сесть за стол.

Но бухгалтерия, даже простейшее сложение, никак ей не давалась. Испортив бланк, она скомкала его и взяла другой. Зато поиски давно запропастившегося счета завершились удачей: он преспокойно лежал на столике с иностранной литературой. Встав, чтобы им завладеть, Манон попала под струю воздуха из вентилятора, который вдруг напомнил ей про карусель, погребенную под песками времени. Кружащиеся деревянные лошадки повлекли ее в давно забытое лето…

Девчушка, цепляющаяся за неподвижную позолоченную гриву, раз за разом проезжала мимо сидевшей на скамейке матери. Мужчина рядом с ней улыбался до ушей и махал шляпой мальчугану, взгромоздившемуся на пожарную машину.

Машина петляла по шоссе Эль-Камино-дель-Мар, приближаясь к океану. Раймону захотелось задержаться перед виллой, парившей над Си-Клифф-авеню. Прижавшись лбом к стеклу, он залюбовался ее фасадом.