Памела Трэверс - Всё о Мэри Поппинс

Вдоль Вишнёвого переулка ехал мороженщик, с удовольствием бренча велосипедным звонком. В саду адмирала Бума бил басовитый корабельный колокол. А из дома мисс Ларк доносился заливистый собачий лай. Гавканье Варфоломея, звонкое тявканье малыша Эдуарда и тоненький перебор серебряного бубенчика, висевшего у него на шее.

Динь-дон! Дзинь-дзинь! Тяв-тяв! Тик-так! Гав-гау-уу!

Казалось, весь мир гудит, звенит, бумкает и тикает. Эхо пронзало холодный воздух, дробило полночную тьму.

Внезапно все звуки оборвались. Наступила тишина. И в этом охватившем всё пространство покое ровно, торжественно и чётко зазвучал глубокий голос главных городских часов — Большого Бена по прозвищу Биг-Бен.

Бум! — сказал Биг-Бен.

И это был первый удар, возвещавший приход полуночи.

В этот момент по детской пробежал лёгкий шорох. Затем послышалось цоканье копыт.

Майкл и Джейн мгновенно проснулись и сели на кроватях, испуганно хлопая глазами.

— Ой! — сказал Майкл.

— Ай! — откликнулась Джейн.

Они увидели что-то необычайное. На полу на задних ножках важно стоял Золотой Поросёнок. Тускло поблёскивали в лунном свете его передние золотые копытца.

Плюх! — бухнулся с полки слон Альфред.

Легко, будто с дерева, спрыгнула с верхней полки буфета обезьянка Пинни.

За ней слетел, порхая обтрёпанными крылышками, Голубой Утёнок.

И тут случилось самое удивительное. Заговорил Золотой Поросёнок!

— Кто-нибудь будет так любезен и приладит мне хвост? — пропищал Поросёнок.

Майкл вскочил с кровати и кинулся к камину.

— Так-то лучше! — заметил Поросёнок, покручивая хвостиком. — С самого Рождества чувствовал себя не в своей тарелке. Всё-гаки поросёнок без хвоста так же нелепо, как хвост без поросёнка! А теперь, — продолжил он, обведя комнату своими крохотными глазками, — готовность номер один! За мной!

И с этими словами он, пританцовывая, поцокал к двери. За ним потянулись Альфред, Пинни и Утёнок.

— Эй, куда вы? — окликнула их Джейн.

— Увидите, — ответил Поросёнок. — Айда с нами!

Дети впопыхах накинули халаты, сунули ноги в тапочки и поспешили за игрушками. Топ-топ — вниз по лестнице. Шарк-шарк — через переднюю. Тиу-уу… — едва скрипнув, распахнулась парадная дверь, и они очутились на улице.

— Туда! — указал копытцем Поросёнок и важно зашагал вдоль Вишнёвого переулка к воротам парка.

Рядом с ним, повизгивая, бежала обезьянка Пинни. За ней шлёпал широкими лапами и солидно крякал при каждом шаге Голубой Утёнок. Замыкал шествие слон Альфред. Он неуклюже ступал по мостовой своими серыми фланелевыми пятками. Джейн и Майкл, то и дело роняя с ног тапочки, семенили позади всех.

Ворота парка, как ни странно, были распахнуты настежь.

Над неподвижно застывшими деревьями висела круглая, белая луна. Лунные блики лежали на лужайках, словно серебряные блюда, приготовленные для приёма гостей. Странное дело, кругом не было ни снежинки. И вереница игрушек в мерцающем лунном свете тянулась по зеленеющим свежей травой газонам. Никто не свистел, не кричал строгим голосом: «По газонам не ходить! Траву не мять!» Парковый сторож преспокойно сидел дома, ожидая прихода Нового года.

Слон Альфред поднял вверх свой мягкий фланелевый хобот и с шумом вдохнул ночной воздух.

— Гу-гу! — прогудел он. — Вот мы и внутри! Верно, Поросёнок?

— Внутри чего? — не понял Майкл.

Но Альфред только помотал большими ушами и ничего не ответил. А Золотой Поросёнок уже манил их за собой, посверкивая золотым копытцем. Повсюду — по дорожкам парка, по лужайкам и между деревьями — мелькали, скользили, порхали и крались толпы больших и маленьких фигурок.

Три крохотные тени метнулись мимо Джейн и Майкла, щекотно ткнувшись им в ноги.

— Простите, мы вас не видели! — пропищали они.

— Три Слепых Мышонка, — представил их с улыбкой Альфред.

— Как же, как же! — обрадовалась Джейн и пропела такой знакомый стишок:

— Нет-нет, — прогудел Альфред, — сегодня они не убегают от Жены Фермера, а, наоборот, бегут на встречу с ней. Там, внутри Прорехи, — таинственно добавил слон.

А повсюду уже слышались писк, чириканье, густой бас, весёлый клёкот. Все пели, свистели, кричали наперебой.

— Эй, Альфред, ты протиснулся, толстяк?