Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Она ничуть не изменилась. Он думал, что повзрослела. Хоть волосы мучить перестала. Теперь она была не оглушительно-обесцвечена, а такой… смокший эффект светло-русых волос. Так делал Кобейн, а до него Мадонна — короче, несовременно, но очень свежо. Так ей идет больше. Она пригнулась, чтобы не стукнуться о железку.

— Привет…

Сталкер остался сторожить их на улице.

Она улыбалась; Олег тоже, кажется, глупо улыбался.

Она выглядела очень хорошо. Вот говорят же — распустилась. Раскрылась. Хочется как про цветок, а получается как порнуха. Олег неловко двинулся и, запнувшись о хлам, обнял и поцеловал ее в шею.

Запах! Олег никогда не думал, что так хорошо его помнит. Он был одновременно и возбуждающим, и невинно-домашним; от ее кожи так пахло по утрам, когда она просыпалась, смешно-бестолковая, растрепанная.

Теперь ее даже не хотелось звать Газозой. Хотелось чего-то более «девочкового», хотя обратиться по имени сейчас и впервые было бы, наверное, странно.

— Почему ты тогда ушла?

Она молчала, улыбалась и рассматривала его с чуть отстраненной гордостью. Чуть покровительской. Как умеют лишь взрослые женщины.

— Ты же умер, и я уехала. В Питер.

— Кто тебе такое сказал? Юрец?

— Нет. Я же приходила в квартиру и видела гроб. Ты лежал в гробу. Я ушла.

— Не было такого.

— А цветы? Откуда ты тогда узнал, что надо те же цветы?

Он посмотрел вниз, на покоробленную коробку, и увидел рассыпанный букет великолепных, подсохших по «рубашкам», бордовых, крепких, зрелых роз.

Он очень долго ничего не мог понять. В настолько полной темноте как будто потеряно зрение. Пошевелив ногой, он что-то опрокинул. Отсиженная нога звенела так пронзительно, что оставалось только хлопать ртом, как рыба.

Ничто. Космос. Дно. Он адски замерз. Просто адски, как никогда. Ныло всё, особенно пальцы ног. Острее всей этой боли Олег почему-то ощущал свой абсолютно ледяной нос, который не болел. Господи. Такое бывало только в детстве, когда отец оставлял его в машине, пропадая на своих точках на вещевом рынке на несколько часов. И тогда дело, наверное, было в подростковой перестройке организма, сосудах и т. д. (как он потом допер), а не в реальном холоде. Много позже Олег читал статью про малолетних узников концлагерей, у которых доктор Менгеле брал кровь для опытов, и в их описании, как нудно холод заползает через ноги, узнавал…

Но сейчас было еще хуже: разбомбленный, совершенно разбитый Олег еле поднялся, натыкаясь на все, как выпавший из анабиоза. Он целую вечность нашаривал среди жесткой пыли выключатель, потом вспомнил про обогреватель, потом понял наконец, что гараж обесточен.

И это будет стоить ему жизни, потому что Олег безо всякого кокетства и даже без эмоций понял, что он тут просто сдохнет к утру. А может, уже утро.

Эта идиотская идея! Он понял уже, что не будет встречи. То есть она уже была, и они всё сказали друг другу, и ничего больше не надо, только бы выбраться отсюда.

Некоторое время Олег долбил по железным воротам, потом сел на корточки и начал впадать в дрему.

— Че со светом-то, епт?!

Он не сразу очнулся, даже когда Гремио-2 разобрался со щитком и, тоже спотыкаясь обо всё, с грохотом и матюгами наладил свет. Зашумела тепловая пушка. Олег разлепил глаза, полные песка, с одной только мыслью: «Домой» — и не сразу понял, кто эта баба на пороге. Может, потому, что Газоза была в платке (зато теперь ее снова можно было звать Газозой), лицо ее казалось отекшим, круглым, с мощными бежевыми тенями под глазами. Или это хлам, подвешенный под потолком, отбрасывал ей тени налицо? Короче, в метро он бы ее не узнал.

Просто стояла и смотрела.

— Я там буду, — буркнул Гремио и вышел наружу. Всё как только что во сне.

— Э! — вдруг очнулась Газоза. — Э! Не уходите!!! — и забарабанила по железу.

Гремио не вернулся, поэтому ей пришлось прекратить. Прошло много времени, прежде чем она обернулась. Потом еще много времени.

— Это ты из-за денег, что ли? — наконец спросил Олег, сам удивившись своей зловещей хрипоте. — Да забей. Я не за этим пришел.

Она должна была спросить: а за чем? Но просто смотрела на него затравленно. Действительно, зачем?

Олег поразмялся.

— Садись, — пригласил он, но она не шелохнулась, только плечи стали подрагивать.

Он с трудом подошел, приобнял, усадил на какой-то относительно чистый ящик. Она начала плакать. Интересно. Если бы он сделал ей больно, этот клоун, дежурящий за дверью, предпринял бы что-нибудь?.. Что за мысли дурацкие.