Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Премия «Лицей» зафиксировала приход в литературу нового поколения

«Лицей» вызывает разом уважение и тревогу.

Это большая, сложная, спроектированная искусными инженерами машина, работающая на редком и высокооктановом топливе. Слепому видно, что характеристики этой машины позволяют ей не только на равных участвовать в премиальном чемпионате, но и, в перспективе, влиять на то, как будет выглядеть отечественный литературный «иконостас» в будущем.

Зыбь пробегает по лучезарной картинке в тот момент, когда задаешься вопросом, удастся ли этому проекту преодолеть репутационный шлейф, связанный с «возрастными ограничениями», — когда всякий читатель, встречая «лицеиста», вроде как вправе подмигнуть, а то и покровительственно потрепать его по плечу: а, молодой да ранний, значится?

Опыт 2018 года показывает, что название Премии, отсылающее к семантическому полю «ученичество» (юный Пушкин/ выпускники/вся-жизнь-впереди), обманчиво: попавшие в шорт-лист авторы не похожи на абитуриентов-медалистов, переминающихся с ноги на ногу в ожидании визита литературного судии в образе Державина, хотя бы и коллективного. Судя по уровню представленных на конкурс текстов, «лицеисты» вообще не нуждаются в ком-либо, кто удостоверит их писательскую зрелость.

В этом смысле «Лицей» — никакая не «площадка для литературного молодняка» и не «зеленый подлесок отечественной словесности»; впрочем, раз уж речь зашла о лесе, будет кстати вспомнить о том, кто в нем водится, а заодно и этимологию слова «лицей»: от λύκος — волк; «лицеем» был храм Аполлона Ликейского — не то волка, не то истребителя волков.

«Лицеисты» 2018 года очень разные, но у них есть и кое-что общее: они не боятся никого и ничего; у них волчий аппетит, сильные ноги и острые зубы, которые они готовы вонзить во все, что движется, стоит или лежит — и не только плохо, но и хорошо. Они явно относятся к окружающей действительности критически — когда со скепсисом, когда с иронией, а когда и с отвращением, — однако самокопание и бесконтактное, через посредничество «истории» и «прошлого», исследование действительности — это не про них.

Их интересует всякий, без разбора, — страшный, смешной, экзотический — опыт; любые ситуации, где люди начинают вести себя «не по правилам» и иррационально: война, тотальное лицемерие, искусственная маргинализация инакомыслящих.

Любые выглядящие перспективно противоречия в рамках существующей системы ценностей они не «просто» исследуют, но умеют проникнуть в зоны, до которых журналистам и социологам не дотянуться. В этом смысле интересен один персонаж в романе Куприянова «Желание исчезнуть»: профессиональная очеркистка, терпящая фиаско, потому что «просто-журналистика» с такими феноменами, как главный герой романа, не справляется. Чтобы разглядеть самое «сердце тьмы», нужен писатель, а не журналист/психолог/экономист.

При этом интрига в том, что мы не знаем, что у «лицейских» писателей на уме: своих политических пристрастий они не раскрывают.

Мы лишь видим, что способность «почуять крысу» — и создать на этом базисе яркую драму — не складывается в презентацию альтернативной политической модели; они не предлагают читателю ни свой образ будущего, ни какую-то новую, невиданную идентификацию. В их прозе чувствуется некоторая «подмороженность», отстраненность от материала; да, кое-какие феномены реальности вызывают неприятие или скепсис, но не более того. Видимо, это означает, что в головах у «лицейской» группы (пока) нет никакой системы, которая могла бы не только объяснять мир, но и радикально изменять его. Это литература «сердитая», но не «протестная»; она не столько вызывает кровохаркание, сколько способствует пищеварению; это скорее способ преодолеть инерцию повседневности; род исследования, где наблюдатель, пусть даже работающий в поле и не скрывающийся от объекта за непробиваемым оргстеклом, не готов радикально меняться под воздействием добытого опыта.

Тексты большинства «лицейских»-2018 в целом не слишком выходят за рамки «реалистического метода». Другое дело, что «реализм» здесь — не столько отсылка к доминировавшей на определенном историческом этапе литературной традиции или к материалистической философии, сколько наиболее эффективный и престижный здесь и сейчас способ работы с материалом, позволяющий фабриковать из букв относительно точные копии действительности, и одновременно — выбранный на разумных основаниях отказ от «дешевых» жанров.