Мишель Уэльбек - Серотонин

Лично мне, поскольку близких у меня не осталось, было все проще и проще смириться с идеей смерти; конечно, я предпочел бы быть счастливым, принадлежать к сообществу счастливых людей, кто об этом не мечтает, но на данном этапе это вообще не обсуждалось. В начале декабря я купил фотопринтер и сотню коробок матовой бумаги Epson формата 10х15 см. Одну из стен моей студии наполовину занимало широкое окно с постоянно опущенными жалюзи, под которым был установлен высокий радиатор. От второй стены тоже осталось немного пространства, там стояла кровать, тумбочка и две средней высоты этажерки с книгами. Третья была почти свободна, но в ней зиял проход в переднюю с ванной комнатой слева и крохотной кухней справа. И только четвертая стена, напротив кровати, была девственно чиста. Ограничившись для удобства третьей и четвертой, я получил выставочное пространство площадью 16 квадратных метров; учитывая формат печати 10x15 см, я мог бы развесить тут больше тысячи снимков. В моем ноутбуке хранилось три с лишним тысячи фотографий, вместивших в себя всю мою жизнь целиком. Мне показалось вполне разумным выбрать из них каждую третью, более чем разумным, у меня даже возникло впечатление, что жизнь удалась.

(Но все же, если присмотреться, жизнь моя протекала весьма странным образом. Дело в том, что в течение нескольких лет после расставания с Камиллой я считал, что рано или поздно мы воссоединимся, что это неизбежно, потому что мы любим друг друга, надо просто подождать, чтобы, как говорится, раны зарубцевались, мы же еще молоды, у нас вся жизнь впереди. А теперь, оглядываясь назад, я понимал, что жизнь кончилась, проскользнула мимо, не особенно давая о себе знать, а потом и вовсе вышла из игры, деликатно и элегантно, и даже мягко, она просто-напросто отвернулась от нас; ну, правда, при более близком рассмотрении наша жизнь оказалась отнюдь не такой уж и длинной.)

Мне хотелось создать нечто вроде стены фейсбука, но для сугубо личного пользования, стену фейсбука, которую никто, кроме меня, никогда не увидит, разве что сотрудник агентства недвижимости, да и то мельком, когда будет оценивать квартиру после моей смерти. Оправившись от изумления, он выкинет все в помойку и наверняка запишет, что надо отмыть стены от следов клея.

Возможности современных фотоаппаратов облегчили мне задачу; на каждой фотографии были указаны дата и время съемки, так что рассортировать их оказалось проще простого. Если бы я включал функцию GPS , то смог бы установить сейчас и место действия; впрочем, это ни к чему, я и так запомнил места моей жизни, я очень отчетливо их запомнил, с бесполезной хирургической точностью. А вот память на даты меня подводит, даты, собственно, и не важны, все, что случилось, случилось навечно, теперь-то я это знал, только это была закрытая, недоступная вечность.

На этих страницах я уже упомянул несколько фотографий – две с Камиллой, одну с Кейт. Но были и другие, чуть более трех тысяч других, гораздо менее интересных, я даже поразился, до какой степени заурядными они оказались: туристические снимки, сделанные в Венеции или во Флоренции, похожие как две капли воды на снимки сотен тысяч других туристов, какого черта я все это фотографировал? И что, интересно, побудило меня напечатать эти дурацкие картинки? Но все-таки я собрался приклеить их на стену, каждую на строго определенное место, совершенно не рассчитывая, что таким образом в них вдруг проявится какой-то смысл или красота. Но я не сдамся, я пойду до конца, потому что я в состоянии это сделать, средства мне позволяют это сделать, и физически я вполне могу справиться с этой задачей.

Так я и сделал.

Пришло время и мне заинтересоваться коммунальными платежами. В многоэтажках 13-го округа они буквально зашкаливали, чего я никак не ожидал, и это не могло не сказаться на моих жизненных планах. Еще несколько месяцев тому назад (всего несколько месяцев? А может, целый год, а то и два? Я разучился вписывать свою жизнь в хронологические рамки, среди расплывчатого небытия уцелели лишь какие-то отдельные картинки, но внимательный читатель обязательно заполнит лакуны), короче говоря, в тот момент, когда я решил исчезнуть, порвать навсегда с Министерством сельского хозяйства, равно как и с Юдзу, мне еще казалось, что я богат, что на родительское наследство я могу жить бесконечно.

Но теперь на моем счету осталось немногим более двухсот тысяч евро. Естественно, о том, чтобы поехать отдохнуть, и речи быть не могло (да и как, собственно, отдыхать? Кататься на фанборде и горных лыжах? И где именно? Как-то раз в одном клубе на Фуэртевентуре, где мы проводили отпуск с Камиллой, я заметил парня, который приехал туда в одиночестве: он ужинал в одиночестве – и так, наверное, и будет ужинать в одиночестве до самого отъезда, подумал я; этот, как мне показалось, испанец лет тридцати был хорош собой и, скорее всего, происходил из достаточно приемлемых слоев общества, он вполне мог оказаться банковским клерком, например; видя, как изо дня в день, особенно в ресторане, ему приходится собирать волю в кулак, я был ошеломлен и чуть ли не содрогался от ужаса). Нет, я никуда не поеду даже на выходные, с шарм-отелями я покончил раз и навсегда, чем ехать одному в шарм-отель, лучше уж сразу застрелиться; мне стало совсем тоскливо, когда я поставил свой «мерседес G 350» на минус третьем уровне подземного гаража – парковочное место прилагалось к квартире, – на гадком, засаленном полу валялись овощные очистки, и вообще атмосфера царила тошнотворная, неужели мой старичок «мерседес» обречен отныне на заточение в жутковатом грязном паркинге, какой печальный финал для того, кто лихо катил по горным тропам, пробирался напрямик через болота, переезжал вброд реки и, имея на спидометре более 380 000 километров, ни разу меня не подвел.