Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Пока Ирина спит, Голгофский садится за компьютер, регистрирует твиттерный аккаунт и жирным троллем начинает прыгать с ветки на ветку, раскидывая заготовленные ГРУ запалы: из комментов под очередной эскападой Трампа в космический твиттер Илона Маска, оттуда к Кардашьянам и так далее.

«Публика в твиттере не отвечает на сформулированный в химере вопрос, — пишет Голгофский, — потому что американцы сами точно не знают, чей это рэп , а за конспирологию у них увольняют с работы. Но сомнений, что воронка узнавания раскручивается, никаких…»

Голгофский полностью отключается от реальности и не замечает течения времени; когда Ирина кладет ладонь на его плечо, он испуганно вздрагивает.

— Что такое?

— Телефон…

— Кто?

Ирина пожимает плечами, но по ее лицу видно, что она испугана. Звонят почему-то на ее мобильный. Запальный твит к этому времени размещен уже семьсот двадцать три раза. За окном вечер — Голгофский просидел за компьютером целый день.

— Алло.

— Константин Параклетович? — спрашивает сипловатый голос. — Вы не знаете меня, но я вас знаю хорошо. Моя фамилия Шмыга. Генерал Шмыга.

— Вы из ГРУ?

— Нет, — вздыхает Шмыга, — я из ФСБ. Не бойтесь, мы вас не убьем — хотя за ГРУ не поручусь. Мы хотели немного их подставить, поэтому не мешали вам вербовать рекрута. Но мы никак не ожидали, что вы все-таки найдете триггер. Я знаю, что вы сделали. К сожалению, мы заметили вашу твиттер-активность слишком поздно — и теперь ничего уже не поменять.

— А зачем что-то менять? — спрашивает Голгофский. — Я не вижу причины, по которой русский офицер…

— Причина тем не менее была, — прерывает Шмыга. — Как вы думаете, почему ГРУ остановило Изюмина?

— Не знаю, — говорит Голгофский. — Трусость, измена — какая разница…

— Нет, — отвечает Шмыга. — Дело в том, что американцы знали про Царь-химеру. И они подготовили ответ. Поэтому у нас была устная договоренность о моратории на ноосферные атаки, но вы все сорвали. Они заметили вашу активность, и мы засекли в русском сегменте твиттера их действия по активации ответного удара.

Голгофскому кажется, будто ему в солнечное сплетение крепко залепили снежком.

— Вы в этом уверены?

— Да. Все их агенты влияния репостят сейчас один и тот же твит — «посмотри, как пляшет среди туч наша госпожа, касаясь сосцами то бронзы факела, то звезд, то терний». Несомненно, это и есть американский запал. Они активируют ноосферную торпеду «MOAS».

Голгофский вспоминает рассказ В.С.

— Так это правда, — стонет он. — Что это за «MOAS»?

— Мы не знаем точно сами, — отвечает Шмыга. — Названа в обычной хвастливой американской манере. Неофициальная расшифровка — «Mother of all Shitholes» [22] мать всех жоп. . В отличие от нашей Царь-химеры, имевшей множество поражающих факторов, «MOAS» — это кумулятивный гипер-пенетратор однофакторного действия, но он невероятно мощен. Это все, что нам удалось выяснить…

Голгофский молчит.

— Я не осуждаю вас, Константин Параклетович, — говорит Шмыга. — Как офицер я был обязан вас остановить, даже убить, но я не успел. А как патриот я, возможно, поступил бы так же. Изюмин, конечно, тоже. Вы совершили то, о чем мечтали многие, поздравляю. Но теперь к нам летит ответка.

— Что произойдет?

— Не знаю. Думаю, нам придется плохо. Давайте поступим как два русских офицера. Выйдем на улицу, повернемся грудью на Запад — и примем удар… Кстати, вы меня увидите — я сосед Изюмина. Давно хотел познакомиться, но не успел…

— Когда будет ответный удар? — спрашивает Голгофский.

— Скоро. Подметное время двадцать минут, активация уже завершается, так что не мешкайте…

Шмыга кладет трубку — и до Голгофского доходит весь драматизм ситуации.

«Я решил не говорить Ирине ни слова, — пишет он. — Она, собственно, могла не заметить ответного удара вообще — я часто не понимал, где ее дом, здесь или в Голландии. Но мне — патриоту и виновнику, так сказать, торжества — следовало поступить именно так, как предложил Шмыга…»

Голгофский накидывает пижаму и выходит на улицу.

По дачной улочке идут девчонки в весенних платьицах — Голгофский подмечает, что они смотрят не на майский вечер, а на экраны своих мобильных. Красноватый закат одновременно грустен и прекрасен. Мимо проезжает, как пишет Голгофский, «серебряный велосипедист». Видимо, какая-то поэтичная весенняя ассоциация в духе Андрея Белого.

Метрах в ста на улице появляется человеческая фигура — это пожилой полноватый человек в тренировочных штанах и военной рубашке. Он машет Голгофскому рукой и поворачивается к закату. Сцена почти как в фильме-антиутопии про ядерную войну.