Но дальше ясность идет на убыль.
Как работали фабрики химер в тридцатых и сороковых, мы одновременно знаем и не знаем, пишет Голгофский. Знаем, потому что тогдашние химеры надежно отпечатались в культуре — достаточно посмотреть пару черно-белых фильмов, пролистать несколько газетных передовиц или прочитать пожелтевший от времени «передовой роман».
Но как проходили ритуалы и кем они совершались по обе стороны от великого раскола культур, мы вряд ли в силах сегодня восстановить. Следы подобного рода уничтожают с особым тщанием. Мы можем, однако, сказать наверняка, что в двадцатом веке, точно так же как и в конце восемнадцатого, люди в Европе вернулись к древней практике человеческих жертвоприношений.
И здесь Голгофского становится жутко читать, потому что соглашаться с ним не хочется совсем. Но мы все-таки дадим ему слово:
«Многие погибшие в двадцатом веке — крестьяне бывшей Российской империи, узники нацистских лагерей, страдальцы ГУЛАГа, жертвы Рынкомора и так далее — были принесены в жертву Разуму…
«Именно так: человек прикладывал к реальности передовые теории своего времени, и Разум требовал от него действий в соответствии с ними. Разум говорил, что счастье человечества совсем рядом, если решить вопрос с… (подставить нужное). И тот же Разум призывал не бояться социальной хирургии…
«Это уже потом, ретроспективно, подобные практики объявят злом. А тогда это было трудным добром, на котором стоял самый надежный из штампов: «Утверждаю. Разум». В этом смысле Германия сороковых мало чем отличалась от России тридцатых или девяностых. Различались только конкретные технологии умерщвления людей — и медийно-культурная подтанцовка…»
Сомнительный вывод. Были и некоторые другие отличия, но не станем ввязываться в спор. Важно другое — здесь в книге Голгофского кончается ретроспектива, и возникает естественный вопрос: а как обстоят дела сейчас?
Голгофский переходит к исследованию современности, понимая, что один неверный шаг может стоить ему жизни. Нам остается только рукоплескать его мужеству.
Кто и где готовит химер для внутреннего потребления — и в нашем Отечестве, и на Западе — Голгофский, естественно, не может определить дедуктивно (он только вспоминает предложенную Бонье расшифровку выражения «corporate media» — «телесные СМИ»). Зато примерно ясны механизмы и техники. А сам продукт мы пробуем ежедневно: химеры различного рода проплывают перед нашим внутренним взором с утра до вечера, да и весь наш психический скелет, если честно, состоит главным образом из них.
Опираясь на уже понятое, можно попытаться представить себе современную фабрику боевых химер. Видимо, это некое большое предприятие, маскирующееся под животноводческий комплекс. Там же — несколько гуманитарных корпусов, загримированных под какой-нибудь НИИ или газетную редакцию. Вряд ли мы далеко ушли от абхазской схемы: зачем изобретать новый велосипед, если отлично ездит старый.
Несомненно, это режимный объект — за проволоку никого не пустят. Может быть, таких комплексов несколько в разных местах. Конкретный адрес не особо важен. Гораздо интереснее другое…
«В восемнадцатом веке, — пишет Голгофский, — пожар Французской революции был далеким заревом, пугавшим европейских монархов. В Германии или Испании о парижских погромах узнавали с серьезным опозданием, а понимали случившееся и того позже. В Россию французская зараза добралась, по существу, только в обозе Наполеона. Мировые культуры, конечно, сообщались друг с другом и в те времена — но свет новых идей годами летел через пустоту, разделявшую народы… Почти то же можно сказать о девятнадцатом и даже двадцатом веках, просто скорость сообщения культур увеличивалась. Но в наше время возник новый феномен — глобальная культура, опирающаяся на мгновенно действующий интернет. И это, конечно, открыло перед посвященными в таинства химер совсем другие возможности и перспективы…
«Ничего нового в изготовлении разрушительных химер для атаки других культур и народов нет: лекала русских революций любовно выпиливали в Берлине, Цюрихе и Лондоне, а про недавние события мы даже не говорим…
«Но, как сказали бы военные, механизм доставки и развертывания химер прежде был сложен и замысловат: пломбированные вагоны, завербованные секретари ЦК, неполживое художественное слово и прочий громоздкий реквизит. В двадцать первом веке гибридная война уже не нуждается в подобных костылях».
Читать дальше