Алексей Баев - Введение в человечность [СИ]

Я на минуту задумался. Ведь и правда, если то, что говорит Чкаловская — не ложь, то с запуском этой программы вся моя жизнь коренным образом переменится. Меня начнут понимать люди, передо мной откроются перспективы, о которых я до сих пор и мечтать не мог. Исполнятся мечты… С другой стороны, как на такой мой поступок отреагируют тараканы, живущие в своем тесном мирке, собирающие плесень и думающие только о еде и сексе… Сексе… Золя… Я отмахнулся. Клоп с ней, с этой Катерпиллеровой шлюшкой.

— Нет, Муша, я не боюсь, — решительно проговорил я. — Дом мой далеко, жизнь моя скучна и безынтересна, так что давай запускать… Постой. А ты? Как же ты? Ведь ты понимаешь, что и тебя ждет участь изгоя. Или нет? Ведь твои мухи проклянут тебя…

— За меня не беспокойся, — грустно улыбнулась Чкаловская, — я всю ночь думала и поняла то же, что и ты сейчас. Исполнение мечты требует жертв. Так? Вот я и жертвую коллективом. Есть, правда, проблемка…

— Какая? — с интересом спросил я.

— Вася, — ответила Муша. — Он ведь пока не знает о наших с тобой планах. А вдруг ему не понравится, а? Поубивает нас…

— Кто не рискует, тот не срет в шампанское. Поехали. Что надо делать?

А сделали мы следующее.

Муша села мне на спину, ухватилась своими лапками за мои крылья и попробовала поднять в воздух. Получился этакий летающий живой бутерброд, наподобие дирижабля. Мухе, конечно, было тяжело (не то, что мне), но теперь нашего общего веса должно было хватить для того, чтобы нажимать кнопки, а скорости передвижения — для быстрого ввода программы.

Чкаловская по запаху ориентировалась изумительно, поэтому процедуру мы провели почти моментально. Слава Богу, наш Вася, как и таинственный программист Кабаков из второй квартиры, компьютер на ночь не выключал.

Поставив меня на столешницу и разжав лапки, муха уселась рядом со мной и, отдышавшись, проговорила:

— Теперь, Гомемнон, нам только ждать остается.

— Чего ждать? — не понял я.

— А того, когда Вася проснется и к компьютеру подойдет. Стоит ему взглянуть на монитор, как он запрограммируется на взаимоотношения с нами, насекомыми и членисто… этими?

— Членистоногими? — предположил я.

— Во-во, — жжикнула Муша, — членистоногими. Это слово мне Супер сказал, когда я его насекомым назвала. Мол, он и не насекомый вообще, а этот, членисто… Не важно, пусть будет членистый. Мне все равно. А Вася теперь прославится, если не дурак.

— Почему ж это он дурак? — обиделся я за симпатичного мне человека, который вчера так ловко кидал кости в тупого Бруска.

— А потому, что не работает нигде, а только жрет, пьет, срет и спит. Как мы, мухи.

— А вы разве дуры? — улыбнулся я.

— А разве умные? — в моем же тоне ответила Чкаловская. — Кстати, это утверждение меня не касается. Я ведь особенная, так? Меня даже Супер есть не стал. Сказал: «Воняет от тебя, Муша, как из общественного сортира, тебя даже пробовать противно. Так что, давай дружить. Авось пригодимся друг другу. Ты мне своих коллег ведешь, а я тебя всяким своим Суперским штучкам учу».

Я не верил своим усам (они у нас как у вас уши, только еще сложнее устроены).

— И ты согласилась продать родню за суперские штучки?! — внутри меня все вскипело.

— Что ты?! — возмутилась Чкаловская. — Я ему ответила, что на подобные меры пойти не могу, потому как берегу честь смолоду.

— А он? — не унимался я.

— А он сказал, что в таком случае будет со мной дружить просто так, бескорыстно. Потому что все равно нет других пауков в нашем доме, ближайшим родственникам — скорпионам, здесь не климатит, а без живого общения можно с ума сойти.

— А-а, — кивнул я успокоившись, — тогда ладно. Я уж было подумал, что…

— …я иду к цели, ступая по головам? Нет, Гомемнон, я из порядочной семьи, ты меня, пожалуйста, не пачкай.

— Прости, что сомневался, — извинился я и посмотрел в сторону дивана. — Интересно, когда этот человек проснется?

— Сейчас, хочешь? — озорно жужукнула Муша.

— Хочу! — весело крикнул я.

— Тогда наблюдай! — скомандовала Чкаловская и, взяв низкий старт, с разбегу взлетела в воздух. Покружившись пару минут под абажуром, должно быть, набирала обороты, она с диким шумом спикировала вниз, прямо в Васину пятку, торчавшую из-под одеяла, и с глухим щелчком об нее ударилась.

Оттуда, из-под одеяла, тут же высунулась рука и пятку почесала. Потом раздался громкий зевок и последовавшая за ним реплика трехэтажного мата, закончившаяся, правда, вполне корректно: