Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Ждала. Потому и почуяла.

Безотчетная сила кинула её в сторону с таким проворством, что уже слетевшая на распущенных ушах с крупной лесины гологрудая нехристь успела только зацепиться острым когтем за подол её полушубка; расхватила паразитка одёвку прорехою до самой подбивки.

Покуда Наталья опомнилась да покуда вскидывала ружьё, куцая ведьма оказалась для заряда уже недосягаемой. Она летела через валежины да рытвины таким скоком, будто бы ей из-за каждой лесины доставался кем-то посланный увесистый пинкарь. Должно быть, нечисть отлично понимала, что Наталья не пустится больше за нею следом, потому разлётной своей прытью давала ей понять, что на сегодня с неё хватит.

С больною от переизбытка всяких дум головою Наталья воротилась на заимку, беспокойно оглядела все подступы до леснухи. Ничего тревожного не отметила и только тогда отворила в таёжку дверь.

Всё было, как было, как оставлялось Натальей получасом назад. Лишь Назарка не гулюкал в ясельках, а успел когда-то свалиться на живот да так и уснул. Да так и посапывал он в блаженном покое.

Наталья скинула с себя располосованный ведьмою полушубок, направилась достать с полки чурок с нитками да иглу и тут попятилась…

На самой середине стола лежала кем-то забытая рукавица белого заячьего пуха. Кто-то, знать, больно торопился убраться из леснухи, сумевши непонятным образом учуять на расстоянии Натальино приближение.

Кто? Ну, кто? Следов-то никаких во дворе нету…

И тут пало Наталье в голову: уж не сам ли земляной дедушка бывает у них в таёжке? Кому ж ещё, как не ему, столь умело, столь скрытно делать добрые дела?

Неизвестно, сколько б ещё стояла она посреди избы в полном раздумье, кабы внезапно да не потемнело в леснухе. Обернулась Наталья до малого оконца, и что же? А то, что все его глядельце залепила клыкастая рожа гологрудой нечисти. Лопоухая рыскала по избе кровожадными глазами, будто искала в ней и никак не могла увидеть хозяйку. А когда уткнулась в неё диким взором, то вдруг захохотала с человечьей издёвкою. Так захохотала, что с потолка леснухи посыпалась труха, а за ясельной огородкою резано крикнул и закатился дурнинушкой перепуганный Назарка.

Если бы Наталья могла тут же кинуться на черноухое поганище, она наверняка повалила бы стену и придавила ею эту нехристь. Но покуда подхваченный матерью мальчишка приходил в себя, гривастой нежити и след простыл.

Вот когда поняла Наталья, что не вольна она далее оставлять сына в столь прокаженном месте. Хочешь не хочешь, а пришлось ей прямо поутру собирать Назарку, усаживать его на те самые салазки, на которых она запрошлой весною доставила на погибель в Глухую падь своего Назара, да отправляться в деревню.

Куда же ей ещё-то было податься?

Пробивалась Наталья снеговой тайгой и всё прикидывала: до какой бы ей доброй души с нуждою своею сунуться. Если и поймут её упорство деревенские бабёнки да не станут над нею куражиться, то и тогда надо подумать, у кого оставить парнишонку. У Авдотьи, к примеру, Минаевой своей кашеедины, – хоть корыто бери да посерёдке избы ставь. У Лизаветы Корюковой? У той полна хата престарелого хворья; тут и без Назарки последний сон жалобами да стонами у кормильцев отнимается. Ежели до Сивалихи сунуться, так у неё, бедной, до того пластянка кривобока, что домовой, должно быть, в курятник ночевать бегает. Про тех же, которые в достатке своём денно и нощно токуют, Наталья и думать не стала: те все одно чужого горя не услышат…

На просёлок успела выбраться думальщица, но так и не решила, до кого бы ей приткнуться со своей обложившей головушку заботой?

Однако жизнь наша – то сума, то чаша; то она свет, то она тень… и так всякий день.

На великую на удачу вдруг видит Наталья – дед Урман шикает разлапистыми своими лыжами повдоль заснеженного просёлка.

Радость-то какая, надо же! Советчик ко времени.

– Не в деревню ли поспешаешь, дедушка? – взамен привета крикнула ему Наталья ещё сыздали.

– Туда, красота моя ненаглядная. Туда, – со знакомою ласкою отозвался Урман, – по людям стосковался. Старею, видно. Неделю как дома был и опять потянуло. А ты как?

– Бабы-то в деревне, поди-ка, все судят меня? – спросила Наталья, опережая ответ.

– Судят, должно, – отозвался старый, да и пошутил. – Судить – не бобы садить: за каждым разом сгибаться не надо.

Тут он, подойдя вплотную, оглядел Наталью со вниманием, узнать захотел:

– Пошто это тебя закрутило? Осенним прям-таки листочком свернуло? Али опять чего на заимке стряслось?