Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Покуда дед Урман все это обсказывал Наталье, оба они не заметили, как поднялись на взгорочек, с которого была уже видна утренними дымками исходящая деревня.

– Ты вроде бы сам причастен ко всей этой странности, – сказала Наталья Урману, когда тот умолк. – Вот слушаю тебя и всему верю.

– Не мудрено, – усмехнулся старик. – Не зря же говорят, что меня сама тайга родила. Выпадало мне видеть в ней не только зверя. Довелось как-то встретиться и с земляным дедушкой. От него и причастился. Поганище его и на самом деле не способно причинить человеку большой беды. А вот заневолить его может. Случись и с тобою такая неволя, сказать я тебе не могу, сколько она продлится, сколько придётся сыну твоему сидеть за чужим столом. Но ежели ты всё-таки надеешься исполнить свой зарок, то положись-ка в Назаркином определении на меня – доверь мне своего сапуна. Я его лучше всякой няньки догляжу.

– Вот те раз! Ты же сам говоришь, что со мною может случиться долгая неволя. Куда ты тогда с малым-то с таким денешься? Года-то твои, поди-кась, Богом не один раз уж подсчитаны…

– Э-э, нет! Ты не гляди, что я стар, – весело заявил Урман. – Я ещё тебя с твоими двумя Назарами переживу. Я ведь и правда тайгою рождён да на диком меду замешён. Да и не верю я в то, что ты дозволишь нечистой силе долго себя в плену держать…

– Ну, коли так… Гляди! – решилась Наталья. – Тогда что ж! Тогда принимай доводок…

Вот так вот. Безо всяких проволочек, оговорок и условий передала Наталья старому Урману бечёвку от широкоступных салазок, на которых спокойно посапывал Назарка, развернулась на пригорке, скользнула на лыжах по ранней заре и скоро утонула в темной чаще тайги. И конечно же не мог видеть старый Урман, что творилось этим временем в её материнской душе.

А творилось в ней то, что сцепились там драться беда с бедой – не разлить водой.

«Ежели все-таки взяться да развернуться, пока не поздно? К Назарке воротиться? Вряд ли кто осудит меня. Только ведь я сама себе покоя до самой смерти не дам. Ну а вот так – идти на авось? Кабы плакать всю жизнь не пришлось…»

Не так, конечно, складно, не столь ясно думалось Наталье. Целый туман забот стоял над болотом её горя. И все же успевала она видеть переливы зимнего рассвета: то сизое, то пепельное, то голубое серебро заснеженной тайги. И понимала она, что, случись с нею долгая неволя, когда-никогда сын её Назарка, полный мести, пойдёт по этой же самой дороге. Сумеет ли он воротиться к людям? Будет ли он волен надышаться вдосталь земною благодатью или канет в вечную тайну Глухой пади?

– Нет, нет, нет! – голосом возражала Наталья жившему в её уме чудищу. – Не мать я, что ли? Не жена ли я мужу? Не заступница ли я кровным своим?

Оказавшись по-над Глухой падью, Наталья не стала огибать крутояра – пустила широкие лыжи прямиком. Внизу она хорошенько огляделась и медленно заскользила по тишине…

Небо уж пылало полным рассветом. Таёжный провал дышал прелестью несказанной. Сосны на залитой солнцем стороне стояли теперь не в застенчивом блеске снегового серебра – горели чистейшим золотом. Этот утренний праздник бодрил Наталью, как бодрит молодого воина уверенность, что правом защитника волен дарить он людям земную отраду. И всё-таки была она крайне насторожена. Так ходят лишь только по тылам врага. Однако же чутьё свое напрягала зря: тайга, знай, меняла красоту на красоту, но ни разочку не дрогнула ни единой веткою.

Кромкой леса обогнула Наталья чуть ли не всю впадину: старалась она заглянуть в забитую снегом чащу – нет ли где какого тревожного следа? До заимки своей подвернула уже с другого края пади, пригляделась и определила, что леснухина дверь располохнута кем-то настежь.

Неужели это она сама умудрилась впопыхах оставить таёжку полой?

Да не может того быть!

– А Бог его знает, вконец закрутилась, – сказала она себе и заторопилась к заимке, будто вознадеялась успеть прикрыть в ней хоть какое-то тепло.

Но поблизости опять засомневалась – не могла она кинуть избу распахнутой, не могла.

Вот тут и увидела она из-за леснухи топкий, тяжёлый след. Он шёл ко входу. По нему Наталья сразу же поняла, что на заимку пожаловал человек в немалых годах.

Земляной дедушка!

С этой уверенностью постояла она в стороне, пождала, не выйдет ли чудодей наружу. Тихонько подкралась до леснухи и заглянула в её нутро. Увидела: кто-то небрежный отворотил в избушке пару широких половиц и теперь громко сопит в так и не дорытом Назаром подполье. Сопит с такой силою, будто бы кажилится поднять на загорбок всю таёжку разом.