Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Наталья туда, Наталья сюда – нету. Не видела она, чтобы Назар за порог выходил, а всё кинулась логовину оглядеть. Потом взялась и ближнюю чащу таёжную обследовать. В каждую ямину заглянула, каждую сосну-валежину осмотрела. Искружилась вся. Домой пришла, как из татарского плена сбежала…

Ночь наступила тёмная, страшная. Будто не август бродил по тайге, а расплясалась-разгулялась Параскева-грязница! [67] Параскева-грязница – 27 октября. Распелась погода поминальная! Над Глухою падью шумит буря, брызжет в провал обильными слезами. По крыше струями секёт. Наталье же слышится, вроде кто скребётся снаружи. Сколь раз выскакивала она из леснухи на непогодь; смотрела-высматривала – нет ли кого в темноте.

Никого не было.

Только перед самым рассветом забылась Наталья короткой дрёмою. А когда всполошилась – над Глухой падью уже вовсю сияло распрекрасное утро. Тайга паровала под солнцем. Перезванивалась птица. Но и в этой радости не отыскался Назар.

Тогда обезумевшая от горя Наталья побежала в деревню. Зачем? Мужа спрашивать? А там бабы в один голос заявили:

– Так и знали! Уволокла нечистая сила мужика. Упреждали мы тебя… А теперь не бегай, не плачь – не отыщешь. Лучше об себе подумай: пока не поздно, в деревню переберись…

– Да как же так? – подивилась Наталья такому совету. – Оставить Назара чертям на потеху?! Самой спокойнехонько с вами об этом судачить?! Какая ж я тогда ему жена? Да будь я трижды проклята, ежели отойду от этой тайны!

Жуткая Натальина клятва сразу же сделала все бабьи уговоры бесполезными. Никому больше не захотелось соваться до клятвенницы со своими советами…

Готовясь стать матерью, Наталья все ж таки перед самыми зазимками была вынуждена переселиться к людям. Бабы сразу же вознадеялись, что ради ребёнка она и вовсе отступится от своего зарока.

Не обманула Наталья Назаровой надежды – в первый день весны родила сына. Да такого отвалила крепыша – еле справилась. Приходской батюшка Феофан благословил новорожденного на долгую жизнь и нарек его по отцу – Назаркою. С этим с Назаркою всю весну-летечко деревня тетешкаться бегала. До чего же добродушный пацанёнок уродился – ни полслезы от него пустой, ни полкрика уросливого. Святое дитя, да и только!

Случаются такие, но редко.

– Это ей, Наталье, от Господа Бога подарочек за великое её терпение, – дружно порешили бабы.

Только ни в горе своём неизбывном, ни в счастье превеликом не забыла молодая мать о данной ею клятве. Потому она и в жизни своей ничего не пожелала поменять, хотя за лето её и в белошвейки до себя зазывала славная волостная барыня, и довольно богатый уездный бобыль сватов к ней засылал.

Отказала.

А с наступлением Казанской [68] Казанская – 4 ноября. засуетилась она воротиться в Глухую падь.

Тут уж не то бабёнки, мужики не стерпели:

– Да куды тебя несёт – ворошить чертово гнездо! Хоть народ пожалей. А ну как нечистая сила с твоего неуемного старания да на деревню выплеснется? Ты на подъём-то вона какая ласточка – схватилась да улетела, а нам тут век оставаться жить.

– А и на кого ты дитё кинешь? – высунулись из-за мужиков бабёнки. – На нас, что ли? Не-ет, матушка. У нас у каждой своих забот, хоть бей об заплот…

Когда же увещеватели услыхали от Натальи, что она и не собирается никого за сына просить, того тошней набросились на неё:

– Дьявол тебя поймёт, что ты за мать такая? Из какого ты крутого яйца умная такая вывелась – дитёнка малого в сатанинское пекло тащить! Да какого ж ты там человека из него вырастишь! Да пошто ты такая беспутная оказалась?!

– Ну вы! Путные-распутные! – охолодил их кипяток тем временем пребывающий дома дед Урман. – Много ли вами-то соколиков ясных в белый свет выпущено? Эвон сколько индюков пыжливых по деревне ходит-клюкает. Нешто их всех Наталья наклохтала?

Бабёнки, понятно, поторопились тут же от Урмана отбрехаться. Пропажу Назара чуть ли не вменили ему в вину. Однако скоро остыли: шибко хорошим человеком был дед Урман. Только лишь бабка Шуматоха опять нежданно-негаданно подскакнула до гаму, как чёрт до сраму, хрюкнула:

– Когда уж ты, мать-красота моя, столь себядумна, то и ступай, подыхай на Глухой заимке своей. А на деревне нет таких дураков, чтобы спасать тебя кинулись…

Как бы там ни была черница та задворинка не любима селянами, а слова её легли, как говорится, прямо в очко. К тому же они вроде бы даже огородили Натальиных доброхотов от лишнего беспокойства. Не потому ли со временем в Глухую падь даже из охотников, даже мимолетом никто не заглянул.