Владимир Шапко - Лаковый «икарус» [litres]

Но его не видели. Силкина и Нырова уставились на высокую чугунную старинную машинку на столе. Уставились, как на завод в миниатюре, фабрику, как на раскрытую наконец-то подпольную типографию.

– Чья машинка?

– Где? Какая?

– Вон – на столе?..

– Ах, эта-а?..

Покраснев еще гуще, чувствуя, что катастрофически дуреет, Кропин зачем-то начал длинно, путано объяснять, что машинка эта была его, Кропина, когда-то, вернее, даже не его, а соседки, Вали Семеновой, старушки, которая умерла три года назад, а потом она попала к нему, Кропину (??!), машинка, машинка попала, родственники не взяли, а мне – память, понимаете? просто память, мы дружили с ней тридцать лет (??!), с Валей, с Валей Семеновой, и вот она, машинка, у меня осталась, а потом пришел Новоселов, Саша (??!), ну в гости, понимаете? чайку попить, а машинка – стоит, на тумбочке стоит, короче – мы ее в мастерскую, там – корзину сменили, ну шрифт, шрифт новый поставили, потом смазали, то-сё, вечная, говорят, ну мы ее с Сашей – и Сереже Серову, сюрпризом, на день рождения… А собственно, какого черта?..

– При чем здесь Серов – шофер, слесарь?.. – подлавливала Силкина.

– Да он же писатель, понимаете? Талантливый писатель! Ему же она необходима, нужна!

Силкина и Нырова переглянулись.

– И что же он написал? Если не секрет? Где? Что?

Кропин уже искал на книжной полке журнал. Сиреневого цвета журнал. С сиреневой обложкой. Нигде не находил. «Сейчас! Обождите!» Ринулся из комнаты.

Через несколько минут вернулся. Журнал – в руках.

– Вот! Вот! Смотрите! – как слепым, как глухим подсовывал под нос развернутый журнал. – Вот! «Рассыпающееся время». Повесть. Автор – Сергей Серов! Видите?.. У Новоселова взял. У Саши… «Рассыпающееся время»…

– Почему у Новоселова? При чем здесь Новоселов? – окончательно дубела, зло упрямилась Силкина. – При чем?

– Да господи! Подарил он ему. Серов подарил. Новоселову. И у меня есть. И мне подарил. А? Непонятно?

Старик рассинйлся весь от волнения. Склеротичность его была очевидна. Силкина избегала смотреть на него. Уходя, пробурчала:

– Должна быть зарегистрирована… Скажите ему…

– Да когда это было! Когда! Регистрации ваши! – Кропин замахал листками. Своими. Отпечатанными: – Вот они, листовки! Воззвания! В трех экземплярах! Только что отпечатал!.. А?..

Вот тут уж было что сказать Силкиной. Это было по ее части. Спокойно-утверждающе, даже, можно сказать, по-матерински, начала она журить неразумного старика. Она же обязана была выяснить все обстоятельства с этой машинкой. Д-да, обязана. Нельзя же быть таким доверчивым, наивным. В такое время. Олимпиада на носу! Нужно понимать это. Даже неудобно становится за некоторых наивных людей, стыдно, д-да!..

Ну конечно, а ковыряться в чужих замках, лезть в чужую жизнь, в постели – не стыдно. Как же – необходимо. Д-да, уважаемый Дмитрий Алексеевич, необходимо. Вы, как коммунист… Право, странно даже слышать такое! Что же, всё пустить на самотек? Кропин сел на стул, отвернулся. Нет, позвольте, уважаемый Дмитрий Алексеевич! Кропин сгреб листки, пошел к двери.

– Закройте тут после себя… Ключи у вас есть… Целая связка. Подберете…

От удара двери выскочил из щели таракан. Тут же обратно юркнул в щель.

Силкина стукала белым сжатым кулачком в стол. Нырова не решалась заговорить, опасаясь крика, ора. А все же не выдержала – стала нашептывать, преданной начетчицей наговаривать…

Люди подходили, вставали напротив автоматов с газировкой. Получалось, стенка на стенку. Мелькали кулаки. Автоматы содрогались. Но не отдавали. Ни воду, ни деньги. С картами в руках из будки чистильщика обуви поглядывал настройщик автоматов. Сбрасывал карту внутрь будки. Хихикал. Железные воспитанники стояли крепко.

На первый раз Кропин сдержал себя. Вторую закинул монету. Ждал, тупо уставясь на стакан. Шарахнул кулаком. Поспешно отшипело с полстакана. Залпом выпил. Больше трояков не было. Искал разменный ящик. Старушка подала монетку. На без сиропа. Большими глотками пил пустую жгучую воду. Словно ежей запускал в себя. (Настройщик автоматов страдал, глядя из будки.) Напился Кропин.

Нужно было теперь за продуктами. Дождавшись светофора, пошел с толпой через дорогу.

Внимательно, осторожно передвигался с продуктовой коляской по универсаму. Брал банку или пакет. Отстраняясь, читал надписи. Разочарованно клал на место. Двигался дальше.

В большой ящик, как собакам, начали выкидывать из окошка зафасованные в пленку, уже взвешенные и оцененные куски колбасы. Люди поспешно подходили к ящику, хватали. У Кропина была колбаса. Дома. В холодильнике. Граммов двести. Сосисок бы. Яше. Кочерге… Заглянул в окошко. Как насчет сосисочек сегодня? А, товарищ продавец? Сосисочек бы… Оседлав перед автоматом стул, в белый халат затиснутая, торопясь, работала толстыми руками фасовщица. На миг только повернула к Кропину круглое лицо. «Ну ты даешь, дед!» Кропин отошел в смущении. Постояв, снова приблизился. Тогда кусочек бы. Грамм на двести. Двести пятьдесят. Для Яши. Ему швырнули граммов в восемьсот. Ничего, поблагодарил. Отошел. Положил в коляску.