Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Это не аргумент. Просто Глеб тебя бесит, вот ты и придумываешь. Три года назад Еремеев еще в Афгане был.

– Это может значить и то, что парня убил не маньяк Еремеев, и то, что маньяк – не Еремеев.

Тут в кухне появилась Аня, и разговор соскользнул к более интересным темам. Говорили о детях, о юности и не заметили, как настал поздний вечер. Егорка, наигравшись, стал клевать носом, и Ирина решилась на беспрецедентный шаг – вызвала такси.

Немного стыдясь своего барства, она вышла на улицу, Сева провожал ее, держа Егора на руках.

– Ты на всякий случай повспоминай то дело, если не трудно, – попросила она, увидев в конце улицы приближающийся огонек с шашечками и буквой Т, – покопайся, вдруг действительно что-то интересное обнаружишь?

Еще на лестничной площадке Ирина услышала из своей квартиры захлебывающуюся трель телефонного звонка. Она ринулась открывать, бестолково тыкая ключом мимо замочной скважины, а потом и вовсе уронила связку, как бывает всегда, когда торопишься.

А еще абоненту всегда надоедает ждать, и он вешает трубку именно в ту секунду, когда ты снимаешь свою.

Ирина не надеялась успеть и все-таки успела.

– Все в порядке? – услышала она глуховатый голос Кирилла.

– Да, мы с Егоркой просто в гости ходили к моей институтской подружке.

– А, ну хорошо. А я тут сижу у мастера. Он уж меня выгоняет-выгоняет, а я говорю – не уйду, пока не дозвонюсь.

– Ну все, дозвонился, иди. Действительно поздно уже, неудобно.

– Ага, сейчас ухожу, – сказал Кирилл, – я так соскучился, Ирочка! Давай, прилечу?

– Прилети.

Придерживая трубку плечом, Ирина помогала раздеться осоловевшему Егорке. Когда они сняли пальто и сапожки, сын сразу побрел в ванную, чистить зубки и спать.

– Я тоже соскучилась, – шепнула Ирина.

– Все, договорились. А я вам с Егором торбаса купил.

– Что?

– Ну торбаса, унты.

– Ой, как же ты брал без примерки? Вдруг малы?

– Егорке взял на вырост. Зима-то уж кончается.

– А мне как?

– Ну Ирочка, обижаешь…

Кирилл засмеялся, а она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он любил ее ступни, так что ей приходилось красить ногти на ногах не только летом.

– Ладно, побежал, а то мастер ходит вокруг меня в трусах и с полотенцем. Наверное, намекает, что ему пора ложиться спать. Целую тебя, любимая. Спокойной ночи.

Егор уснул, как только голова коснулась подушки, а Ирина вдруг почувствовала себя такой счастливой, что жаль стало ложиться.

Не переодеваясь в домашнее, она прошла в кухню и сделала себе чаю.

«Надо шить свадебное платье, – вдруг пришла в голову ясная мысль, – не такое ужасное, как продаются в салонах для новобрачных, а настоящее. Шелковое, кремового цвета. Фату, конечно, нет – глупо нацеплять на себя атрибут невинной девушки, а платье должно быть шикарным. Если я пойду за него, конечно. Интересно, а почему я так счастлива? Из-за этих дурацких меховых сапожек, которые в нашем климате одно мучение носить? Ну и что, пусть я их ни разу не надену, но зато они у меня будут как у настоящей северной красавицы, к которой я ревновала Кирилла. Да нет, не в этом дело. Просто он сказал, что скучает по мне. Просто по мне, по такой, как я есть!»

Ирина засмеялась. Так странно оказалось понимать, что возлюбленный может скучать по ней просто потому, что она – это она и он ее любит, а любимый глагол граждан Советского Союза «заслужила» тут совершенно ни при чем.

Он хочет быть с ней рядом не потому что она доказала, что достойна великого приза в виде мужика, а потому что она – это она.

Странно, что к ней только в тридцать лет пришло понимание естественных человеческих отношений, но лучше поздно, чем никогда, да и могло ли быть иначе в стране, где надо все заслуживать, а глагол «зарабатывать» тоже хороший, но слегка подпорчен и разит капиталистическим душком.

Заслуженный артист, заслуженный врач, заслуженный деятель науки… Ухо привыкло и слышит в этих сочетаниях хорошее и надежное, а ведь если разобраться, то «прекрасный артист, хороший врач и великий ученый» звучит гораздо приятнее и логичнее.

Как только человек идет в школу, ему сразу предписывается быть не просто собой, но октябренком и равняться на Ленина, который одновременно и дедушка, и ангелоподобный малыш с октябрятской звездочки. В ход идет все, и веселые считалочки «только тех, кто любит труд, октябрятами зовут», и истерические выкрики на линейках «памяти павших будем достойны», и умильно-сладкие рассказики о детстве Володи Ульянова, который никогда не лгал, слушался маму и с пеленок боролся за народное счастье.