Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Стоп, фляжка! Лариса чуть не подпрыгнула на стуле и вонзила ногти в ладони.

Не дожидаясь перерыва, она встала и, пригибаясь и стараясь производить как можно меньше шума, помчалась домой. Только бы успеть!

Вера Ивановна чувствовала себя немного неловко, как всякий человек, который не понимает, что он делает и зачем.

Войдя в конвойное помещение, она замялась. Подзащитный ее сидел мрачный и насупленный.

Она села напротив.

– Сегодня все закончится? – глухо спросил Еремеев.

– Почему вы так решили?

– Ну раз пошли такие бесполезные свидетели, то смысл тянуть?

– Мы ждем еще справку из ГАИ, потом вашего комсорга…

– Он не придет.

– Но…

– Не придет. Что мне сказать в последнем слове?

– Что хотите. Это ваше право.

– Если я просто заявлю, что ни в чем не виноват, – это прозвучит жалко, верно?

– Нет. Алексей Ильич, ответьте мне вот на какой вопрос… – Вера Ивановна запнулась.

– Да, пожалуйста.

– Где документы?

– В смысле?

– Документы, которые могут оказаться полезны другому подсудимому, – шепнула Вера Ивановна, чувствуя себя полной дурой.

Еремеев сильно потер лоб ладонью:

– Ах, вон что! Все-таки не обошлось… Много погибло?

– Я ничего не знаю. Просто передаю вопрос судьи, не понимая его смысла.

Еремеев нахмурился:

– Документы у соседа моего. Он мужчина приветливый, так что приходите, забирайте, но если хотите действительно помочь человеку, то сделайте это максимально официально, не то сами не заметите, как бумаги исчезнут.

– Адрес соседа?

Еремеев фыркнул и взглянул на нее с жалостью:

– Тот же, что и у меня.

– А номер квартиры?

– Тот же, – терпеливо повторил он.

Вера Ивановна изумилась. Нигде в деле не было указано, что Еремеев живет в коммуналке.

– Когда меня забирали, Витька лежал в стационаре, – сказал Алексей Ильич, – вероятно, у следователей поэтому создалось впечатление, что я живу один.

– Нет, Алексей Ильич, это невероятно. Они обязаны были выяснить ваши жилищные условия и допросить соседа.

Еремеев засмеялся:

– Витя – отличный парень, но, к сожалению, даун, так что его допрашивать – это все равно что решетом воду носить. У него, бедняги, память, как у рыбы.

Вера Ивановна села поудобнее. Нет, приговор точно вынесут не сегодня.

Еремеев не был коренным ленинградцем, поэтому, устроившись на работу в НПО, сначала жил в общежитии, но вскоре получил комнату в малонаселенной коммуналке, каковую жилплощадь посчитал для себя, холостого мужчины, вполне достаточной. Комната оказалась большая, почти в самом центре города, а сосед – одинокий человек с синдромом Дауна, но достаточно компенсированный для того, чтобы жить самостоятельно. Витя даже трудился лифтером в ближайшей психбольнице, в которую периодически укладывался практически без отрыва от производства, чтобы, по выражению Еремеева, «подтянуть разболтавшиеся гаечки в мозгах».

Мужчины сосуществовали довольно мирно, оказывали друг другу разные мелкие услуги, поэтому накануне госпитализации Вити Еремеев попросил его спрятать в своем старинном буфете кое-какие важные бумаги, решив, что там они будут в большей безопасности.

Информация повергла Веру Ивановну в шок. При таком грамотном, можно сказать, филигранно проведенном следствии вдруг грубейший ляп. Как это – не допросить соседа, даже если он дурак дураком и не помнит, что было полчаса назад? Все равно необходимо отразить это в протоколе и подкрепить заключением психиатра. У Вити есть родственница, которая его официально опекает, значит, надо допросить и ее. Она живет отдельно, но практически ведет Витино хозяйство, так что ее показания могут оказаться чрезвычайно ценными, в первую очередь для обвинения. Вдруг видела одежду Алексея Ильича измазанной в крови и земле? Или обувь в какие-то дни была необычайно грязной? Да все что угодно, ведь люди если где и расслабляются, то в первую очередь дома.

Нет, женщину обязательно должны были допросить, а по-хорошему и не один раз. Почему игнорировали? Это непременно надо выяснить.

Ирина объявила перерыв до послезавтра. Пусть Витя с опекуншей соберутся, а там и комсорг подтянется. Пусть, глядя в глаза суду и своему товарищу, громко скажет, что Еремеев был козел. Пусть, пусть, не одной же ей мараться в этом деле.

И приметливый юноша тоже должен дать показания, во всеуслышание объявить, что Еремеев был без протеза. Как раз ему сутки подготовиться, маму с собой взять или другого законного представителя.