Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Похоже, это все-таки ее однокурсник. Тогда вдвойне молодец, потому что, когда они учились, Глеб Ижевский был если не королем всех университетских придурков, то наследным принцем точно.

Очевидно, проведя школьные годы в положении изгоя, Глеб решил радикально поменять свою жизнь и в университет явился в тщательно продуманном образе клевого парня.

Он ходил неестественно раскованной походкой, излишне шумно кидал сумку на стол, бесцеремонно встревал в чужие разговоры и рассказывал о себе, хотя никто его не спрашивал. Хвастался, что якобы в школе был самым популярным парнем и носил кличку «доктор Геббельс» за свой иезуитски изворотливый ум, собирал «сейшны», по свободе нравов сравнимые разве что с римской оргией, а однажды они с друзьями (видимо, существовавшими только в его воображении) устроили танцевальный марафон, и он, Глеб, продержался дольше всех – целых тридцать два часа.

Но однокурсники не уважали Геббельса, хорошую вечеринку умели сделать и без помощи Глеба, а выкинуть из жизни тридцать два часа на танцы казалось дикостью.

Нельзя сказать, что Ижевский был уродлив, скорее наоборот. Высокий, очень худой, длинноногий, с правильными чертами лица – полный комплект привлекательного молодого человека, но каким-то непостижимым образом он ухитрялся выглядеть омерзительно.

Хорошо и со вкусом одеваться могли только блатные студенты, остальные ходили в чем попало. И снова парадокс: в рамках борьбы за лидерство Ижевский достал где-то настоящие джинсы, но смотрелся в них хуже, чем ребята в перелицованных папиных брюках.

Весь он был какой-то непромытый, сальный, тусклый… И как будто этого было мало, ко второму курсу Глеб еще и отрастил усы, оказавшиеся густыми и богатыми, как у сорокалетнего казака, и на него невозможно стало смотреть без содрогания.

Сам Ижевский мнил себя великим сердцеедом. Бросал на приглянувшуюся девушку томный тяжелый взгляд и изрекал: «Ну что, валькирия, лети сюда».

Не сработало ни разу, но Глеба это почему-то не смущало и тактику он не менял.

Не забывал он являть миру и такую грань своей натуры, как искрометное чувство юмора. Заключалось оно в том, чтобы оскорблять однокурсниц, тыкая их носом в мнимые и реальные дефекты внешности. На языке Ижевского это называлось «подкалывать».

Больше всего на остроты его вдохновляла проблема лишнего веса. Если кто-то из девчонок брал в столовой пирожок, то можно было не сомневаться: через секунду Глеб вырастет будто из-под земли и заявит: «Будешь есть плюшки – сама в плюшку превратишься», «Смотри, мать, скоро так ни в одну дверь не пролезешь» или: «А ты на какую роль пробоваться собираешься – Карлсона или Винни-Пуха?». На физкультуре однажды заявил Ирине: «Если бы ты знала, как противно смотреть на твою трясущуюся задницу, ты бы не старалась бегать быстрее всех».

Когда ему пытались объяснить, что так себя не ведут, Ижевский отвечал, что все нормальные люди подкалывают друг друга, это правильно и хорошо, а если немного неприятно, так на пользу же! Девчонки должны быть ему благодарны, что не дает им расслабляться!

Однажды Глеб прицепился к Ирининой подружке. Это была красивая девушка, очень стройная, поэтому Ижевский, отличавшийся в любовных делах редкой разборчивостью, удостоил выбрать ее своей валькирией, только вот она на его зов не прилетела. Вроде бы он не обиделся, но через некоторое время стал по несколько раз на дню шептать ей на ухо: «Пора худеть». Буквально: встретит в коридоре, подскочит, прошипит «пора худеть», и дальше по своим делам. Раз, два, десять… Подружка вежливо просила его отвязаться, но не тут-то было. «Ты мне еще спасибо скажешь, когда похудеешь!» – веселился Ижевский.

Ирина пыталась его образумить, но Глеб не собирался дискутировать с людьми без чувства юмора.

Чаша терпения переполнилась под дверями деканата. Когда Ижевский в очередной раз приблизился со своим «пора худеть», подружка сильно оттолкнула его и послала нецензурно.

К сожалению, это произошло на глазах преподавателей, и волну удалось прибить не без труда. Несколько дней подружка боялась, что ее отчислят, ну а Глебушка довольно ухмылялся: «Я что, виноват, что ты шуток не понимаешь?»

После этого случая Глебу объявили бойкот, причем он долго не понимал, что с ним никто не разговаривает. Потом перевелся в другую группу, там, кажется, у него получше сложилось.

Подружка интересовалась его судьбой и несколько лет назад со злорадством рассказывала, что Ижевского взяли следователем в район и там он выглядел идиотом даже на фоне тех ветеранов сыска, которых профессиональная деформация вывернула наизнанку. Звезд с неба он не хватал, а вскоре серьезно обмишурился: упустил подозреваемого. Надо было предъявить обвинение и заключить под стражу, но как только бедолага смекнул, что дело пахнет керосином, выскочил из кабинета и был таков. Ижевский допрашивал его, сняв ботинки, и пока обувался, парень покинул здание прокуратуры и растворился в толпе.