Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

И тут подворачивается шанс заиметь высокого покровителя: есть свидетель, видевший неподалеку от места преступления автомобиль целого директора НПО, и разумного объяснения этому не находится. Нечего Ольховичу болтаться в том районе ни по личным, ни по директорским делам.

«Допустим, я его прижучу, и что дальше? – здраво рассудил Глеб. – Довести дело до суда мне никто не даст. Сейчас меня просто увольняют, но если я покачу бочку на такого человека, сына еще более такого человека, то страшно представить, что со мной сделают тогда. Не лучше ли обратить ситуацию в свою пользу? Как в фильме: «кто нам мешает, тот нам поможет». Тем более у меня и Настька давно маринуется, за штамп в паспорте она мне напишет заключение, что парень вообще жив, здоров и прекрасно себя чувствует».

Возможно, он проследил за Никитой Ивановичем, или явился сразу с открытым забралом, или еще как-то они договорились, но факт есть факт – Ижевский прикрыл Ольховича, а тот взамен продвинул нового приятеля по службе.

То, что Никита Иванович убивает людей, Глеба, видимо, не смущало. Для таких случаев всегда есть аргумент «а обо мне когда кто заботился?»

Зачем же закрывать перед собою двери в большой мир ради идиотов, у которых недостает мозгов не шляться по ночам и не садиться в машину к незнакомцу? Они сами виноваты. Естественный отбор.

Насколько Глеб был посвящен в детали увлечения своего друга, еще предстоит выяснить. Может, вообще стоял на шухере, а может, просто наставлял, как лучше действовать, чтобы не попасться.

Или хобби Ольховича настолько пришлось ему по душе, что он и сам втянулся. Все-таки он был действительно странный в университете, а годы работы следователем точно не помогают обрести душевное равновесие.

Служба в городской прокуратуре позволяла Глебу держать руку на пульсе и смотреть, чтобы художества приятеля как-нибудь не выплыли наружу.

К счастью для друзей, энтузиасты своего дела чаще встречаются в фильмах, чем в жизни, и самое страшное для советского человека – это выполнить лишнюю работу. Премию за нее не дадут, а если у нас что и наказуемо, то это инициатива.

Гораздо проще, спокойнее и безопаснее правильно оформлять бумажки, чем носиться с горящими глазами в поисках неустановленного лица.

Так бы и дальше шло, но тут Ольхович крупно прокололся с подводной лодкой, заступив на территорию, где всесильный папа не всесилен. Военные – люди непредсказуемые, и им может очень не понравиться, что некомпетентный Никита Иванович в стремлении продвинуться по службе утопил военного имущества на несколько миллионов, и не просто там какие-то ржавые автоматы Калашникова, а уникальный подводный крейсер, на котором полно секретного оружия, теперь лежит на дне моря. А если враги доберутся до него и украдут наши разработки?

Верхушка «Авроры» состоит из опытных аппаратчиков, которые прежде всего заботятся о собственной безопасности, и несомненно, что прежде чем спустить неисправное судно на воду, они все обдумали и скрепили свое решение надлежащими документами, согласно которым лодка выглядела вполне боеспособной. Только Еремеев не просто горлопанил, предостерегая руководство от опрометчивого решения, но еще зафиксировал истинное состояние дел.

Для руководства НПО наступила непростая пора. Их благоденствие зависело теперь от одноглазого шального мужика, которому неизвестно что придет в его контуженную голову, а поскольку за ним уже закрепилась репутация настырного и наглого человека, надежд на его молчание никто не питал.

От него следовало избавиться как можно скорее.

Почему таким опасным и экзотическим способом?

Скорее всего, Еремеев был в НПО не один такой мудрец, другие тоже понимали, как опасно выпускать лодку без ремонта, только побоялись возражать самодуру-директору, который, предвкушая почести и государственные награды, ни о чем больше думать уже был не в состоянии. Может, и подписал пару лишних бумажек, которые, случись суд, его утопят, а остальным позволят выйти сухими из воды. Ольхович, наверное, вообще не думал, что лодка может утонуть, будучи уверен, как любой достойный руководитель, что советские люди со всем справятся, все преодолеют и стерпят, лишь бы не огорчать начальство. Только после трагедии дошло в конце концов до Никиты Ивановича, что никто не станет спасать его ценой собственной свободы.

В общем, Еремеев оказался его личной головной болью в большей степени, чем общественной.