Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Конечно, – усмехнулся Лестовский, – если вам даны указания во что бы то ни стало оправдать комсомольского вожака, то вы не станете прислушиваться к моим аргументам, нечего и воздух сотрясать.

– Получается, вор у вора дубинку украл! Вы нас подозреваете, мы – вас, – Ирина засмеялась, – давайте уже примем, что никто ни на кого не давит, и сосредоточимся на деле. Хотя нет, вру. Чтобы вы могли мне доверять, признаюсь, что на меня давят, только хотят, чтоб я вынесла обвинительный приговор. А на вас, Валентин Васильевич?

– Да кому я нужен, старый алкаш.

– Правда? А вы не прибедняетесь?

– В смысле?

Лестовский приосанился:

– Разве на работе не знают, насколько вы заслуженный человек?

– Я об этом не кричу на всех углах.

– Но отдел кадров при приеме на работу…

– Тридцать лет тому назад, – фыркнул дед, – знаете, не знаю, как там в ваших редакциях, но у нас на «Скорой» людям есть чем заняться, кроме как хвастаться своим героическим прошлым. Это нехорошо. Мертвые молчат, а мне просто повезло, что не убили.

– Извините. Но все равно вы весь процесс вели себя подозрительно. Шушукались с адвокатом, а потом вдруг взяли и поставили Еремееву точный диагноз. Это уже не рояль, а целый орган из Домского собора в кустах. Откуда такие познания у вас?

– Я когда пришел из армии, то поступил в медицинский, – сказал дед, – а тогда образование было не то что теперь.

– Ну да, ну да…

– Ты таблицу умножения помнишь? – окрысился Валентин Васильевич.

– Естественно.

– А в нас анатомию вбивали похлеще, чем арифметику. Двенадцать пар черепно-мозговых нервов, строение чревного ствола, крыловидно-небная ямка… Разбуди меня ночью, шепни что-нибудь из этого списка, я сначала поседею от ужаса, а потом все тебе расскажу, какой нерв куда идет, с каким сосудом и через какую кость.

– А почему врачом не стали?

– Прямо не знаю, как тебе сказать, чтобы не обидеть. Ты же считаешь, что у нас следователи уголовные дела не фальсифицируют, значит, я совершил преступление. Подрывал и ослаблял. Только в пятьдесят третьем меня почему-то реабилитировали.

– Полностью? А почему не доучились?

Валентин Васильевич покачал головой.

– В тридцать лет сесть жене на шею? Она и так одна сына тянула, пока я в лагере отдыхал. Пораскинул я мозгами, да и решил, что для хирурга я стар, для терапевта я глуп. Слушайте, не обо мне речь! Главное, я тебе объяснил, почему орган из Домского собора в кустах оказался?

Лестовский кивнул, но тут же поморщился и с досадой махнул рукой:

– Все равно не получается! Ладно, пусть следователь беспринципный и амбициозный негодяй и ради карьеры готов погубить невиновного. Но неужели ума не хватило не наезжать на комсомольского работника? Разве мало алкашей валяется по канавам? Бери любого и лепи маньяка. Все поверят, даже сам алкаш. Зачем к элите задираться-то было? А сам Еремеев? Вы говорите, что я проспал суд, а он на следствии чем занимался? Забыл, что у него рука не сгибается? Что пил из фляжки на празднике? Что любимая женщина его фотографировала? Вообще-то у него в камере было много времени, чтобы вспомнить такие важные вещи. Или он настолько галантный кавалер, что готов погибнуть, лишь бы только не испортить даме репутацию? Послушайте, товарищи, я вас понимаю лучше, чем вы думаете. Действие равно противодействию, и когда давят, естественно, хочется сделать наперекор. А тут еще и дополнительный пряник: если вы признаете его невиновным, то одновременно и себя признаете невероятно умными и проницательными людьми не хуже Шерлока Холмса. А тут еще дама сердца разыграла такую сцену… Мне самому чисто по-человечески хочется оправдать Еремеева, только он виновен и снова будет убивать, если мы его отпустим.

Они ничего не знают, вдруг поняла Ирина, а без информации про аварию логику поступков следователя действительно почти невозможно постичь. Дед пока держится на симпатии к боевому прошлому подсудимого и потому, что на собственной шкуре испытал, каково это – быть несправедливо обвиненным, но если Лестовский еще чуть-чуть поднажмет, то склонит его на свою сторону.

Ирина решилась. Еще раз напомнив заседателям про тайну совещательной комнаты, она рассказала всю историю про затонувшую лодку.

– Вот собаки, – вздохнул Валентин Васильевич, когда она закончила.

Лестовский покачал головой:

– И все равно вы меня не убедили.

– Да господи, Владлен Трофимович! Ну нельзя быть таким скептиком!

– А вы не имеете права поддаваться паранойе. Совпадения никто не отменял, так что, если предприятие выпускает брак, это еще не значит, что у них в штате не может состоять ни одного маньяка. Вы еще молоды, Ирина Андреевна…