Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

Может, подождать пару минут? Может, он не ел никаких орехов. Может, на эти орехи у Винсента нет аллергии. Учитывая прошлое Винсента и то, насколько случайно он узнавал существенные факты о самом себе, можно понадеяться, что у него нет никакой аллергии. Так или иначе, ей остается только положиться на него. Если он почувствует себя плохо, то остановится. А может, все будет протекать медленно, и у него хватит времени сказать речь. Если хоть что-то пойдет не так, она заметит, вмешается, и дело с концом.

А пока зачем подвергать опасности то, для чего они так много трудились? Разумеется, она не допустит, чтобы здоровье Винсента оказалось под угрозой. Это слишком большая плата, деньги, которые Мейер и Винсент могут заработать сегодня, того не стоят. Она не будет сводить глаз с Винсента, а Винсент, если что, даст ей знак. Он сам поймет, если дело будет плохо.

Винсент понимает, насколько все плохо: хуже, считай, не бывает. Трудно придумать что-то ужаснее, чем орехи во рту за мгновения до того, как он должен выйти к египетскому храму и обратиться к пятистам незнакомцам. Он не только разжевал, но еще и проглотил этот яд, которому теперь еще проще впитаться в кровь. Почему такое могло случиться? Да потому, что Бонни, Маслоу и их пристукнутая команда притупили его инстинкты. Вынули батарейки из пульта пожарной тревоги. Если говорить о контроле над сознанием, это хуже, чем все, что случалось с ним в ДАС. Ему сбили рефлексы: будь он в норме, он бы выплюнул непрожеванные орехи прямо на Айрин и Лору Тикнор, на их черные костюмы и налаченные прически.

Может, все еще обойдется. Может, он перерос свою аллергию. Он читал, такое случается. С последнего приступа прошло лет пятнадцать. Ладно, посмотрим. К черту, если ему поплохеет, то уж лучше тут, где собралось столько еврейских докторов. В этом зале столько мозгов и столько денег, что «скорую» и укол эпинефрина он получит куда быстрее, чем если бы полагался только на себя.

Итак, эта публика должна захотеть спасти ему жизнь. Значит, у Винсента есть несколько минут убедить их, что они жить без него не могут. К тому же он хочет это сделать. Он хочет быть их героем. И станет им — прежде, чем какая-то аллергия помешает ему использовать такой уникальный шанс.

А шанс на что именно? Шанс стать героем месяца в Вахте братства? Как только Маслоу упомянул иранца, который приедет на следующий год получать свою премию, Винсент понял, что дни его сочтены. У него всего год, а затем его сменит новый любимчик.

Так зачем рисковать? Из-за того, что Маслоу и Бонни к нему привязались? Из-за того, что ему нужна… их любовь? Или дело в том, что Винсент наконец продал себя, публично пошел на тот обман, с которым явился к ним? Я хочу помочь вам, люди, спасать таких людей, как я, чтобы они не стали такими людьми, как я.

Пока Маслоу его обнимает, Винсента так и подмывает нашептать ему на ухо, какая с ним приключилась неприятность. Я, знаете ли, прямо тут и помру. Вы, дружище, должны меня спасти. Но в этом шуме Маслоу его бы не услышал, да и Винсент скорее и правда помрет, чем покажет всем, какой он слабак, чуть что — к папочке.

Маслоу возвращается в зал. Винсент остается. Как ему одиноко! Первый симптом анафилактического шока — ощущаешь, как наваливается смертная тоска. Именно что смертная. Потому что ты мертв и отлично это понимаешь.

Что бы сделал сейчас Воин? Определил бы врага. Винсент был там. Поступал так. Его враг — салат. Он стоит между колонн и смотрит в зал. Он касается камней слева и справа, щупает рисунки и надписи. Будь он Самсоном, он сокрушил бы колонны, придавил бы весь этот сброд. Он чувствует, как начинает скрести в горле, первая весточка… ни хрена себе! Он, надрывая горло криком, упадет.

Он наклоняется к микрофону, вытаскивает его из стойки. Думает: как Элвис. И говорит медовым голосом Элвиса:

— Позвольте мне рассказать, как это происходило.

Внимание зала завоевано: обещана история. Как Маслоу и советовал. Лучше, чем они рассчитывали, чем пять минут банальностей и две минуты просьб. Главное — успеть все закончить, пока окончательно не отекла гортань.

— Дело было ранней весной. Я жил со своим двоюродным братом. — Винсенту не хотелось произносить последнего слова, но без него никак не рассказать. — В то время я входил в группу, которую, как я понимаю, объединяли страхи и опасения таких же неудачливых чмо, как я.

Публика чуть скованно смеется. Они что, решили, что он комик? То, что он назвал себя «чмо», не делает его гребаным Вуди Алленом.