Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

Мейер снова держит паузу, публика аплодирует концепции спасения мира по принципу «сделай сам». Мейер поднимает руку, чтобы остановить овацию. Он дирижирует залом, как оркестром, следит за каждой нотой.

— Если бы мне надо было одним словом определить то, что мы делаем, что пытаемся делать, что хотим делать, я бы выбрал слово… — новая пауза, все пробуют догадаться, — …слово «перемены». Духовные и политические перемены.

Человек, которого я хочу представить вам, действительно переменился. Блудный сын вернулся в лоно любви, после долгого пребывания в пустыне предубеждений и ненависти. Встреча с этим человеком помогает понять, что мы не можем все время убеждать лишь единомышленников. Он — живое воплощение того, что мы должны делать, а должны мы пытаться обратить тех, кто думает не так, как мы, тех, чей образ мыслей вызывает у нас страх и презрение. Мы должны узнать о них, а они — о нас. И тогда мы все преобразимся.

Винсент Нолан — живой пример того, что человек может перемениться совершенно. Уже несколько недель я имею счастье наблюдать человека, который жил среди тех, кто продолжал дело людей, которые убили моих близких и так хотели убить и меня, что все детство мне пришлось провести в укрытии. Я видел, как этот человек изменился, а ведь так немногие из них изменились. Я видел, как раскрылись его глаза, как он сменил тропу ненависти на путь любви. Леди и джентльмены, старые и новые друзья! Позвольте представить вам… Винсента Нолана!

Публика снова встает — раз от разу это делать все легче. Все тянут шеи, разворачиваются, чтобы получше разглядеть Винсента, который тоже встает, но как будто не осознает, что взгляды обращены лишь на него. Вид у него скорбный и отсутствующий.

Хочет ли Мейер, чтобы Винсент присоединился к нему? Бонни не понимает, а Винсенту так не кажется. Эти двое общаются тайными знаками, которых ей не уразуметь. Публика снова садится, и Мейер продолжает.

— За то короткое время, пока Винсент находится в Братстве, он из члена Движения за американскую солидарность, известного также как Движение арийского сопротивления, стал последователем нашей доктрины. Те из нас, кто всегда отрицал идею о том, что в человеке непременно присутствует зло, что наше поведение предопределено, запрограммировано , те, кто отказывался верить, что есть генетические особенности, заданные расой и полом, которые делают нас хорошими или плохими, те, кто упорно держался за убеждение, что мужчины и женщины могут меняться к лучшему… даже мы порой сомневаемся, что такие перемены возможны.

Мейер умолкает — дает время осмыслить сказанное. Слушатели негромко аплодируют. Они и сами об этом задумывались. Им очень приятно услышать, что каждый психопат может стать матерью Терезой.

— Мы надеемся, что наш новый друг и соратник сможет вместе с нами разработать программу, которая поможет нам отыскивать молодых людей, подобных ему, и помогать им меняться. А теперь, друзья мои, живое доказательство. Я представляю вам… Винсента Нолана, изменившегося человека.

Словно чтобы набраться сил, Винсент отправляет в рот еще немного салата. Затем бросает на Бонни слегка безумный взгляд и идет к Мейеру.

На подиуме Мейер и Винсент не разнимают объятий, пока не уймутся вспышки фотоаппаратов, пока все не насмотрятся на пожилого, но еще бодрого мужчину, пережившего Холокост, и молодого панка из белых расистов, которых любовь и понимание сделали близкими любящими друзьями.

Только теперь Бонни принимается за салат, за молодые побеги, сбрызнутые оливковым маслом и бальзамическим уксусом. Бонни заглядывает под листик аругулы и поначалу в ужасе отказывается верить своим глазам. Затем, привстав, смотрит в тарелку Винсента. Если чуда не свершилось, Винсент съел орехи.

И — как будто это у нее аллергия. Сердце бешено колотится, гортань отекает. Что ей теперь делать? Прервать выступление? Выбежать на подиум и удостовериться, что Винсенту ничего не грозит? Тащить его к врачу? Будь он ее ребенком, она так и сделала бы.

Бонни предупредила службу кейтеринга, что у многих гостей может быть аллергия. Нужно было бы и Винсента предупредить, чтобы был повнимательнее — на всякий случай. Надо было ей запастись шприцами с лекарством, которое вкалывают детям с аллергией на арахис или на укусы пчел. Стоило бы всегда носить их с собой, но вроде нужды в этом не было. Винсент всегда был начеку, да и она — до сих пор — тоже. И вот это случилось — в самый неподходящий момент. Времени винить себя нет. Вопрос один: что делать?