Олег Слободчиков - Под нами бездна

— Упырь намекнул, что Кеша живет в Москве и печатает стихи в каком-то журнале.

Ни одна жилка не дрогнула на лице Игоря.

— Этого не может быть, — сказал он тихо, — потому что я его убил!

— Не понял? — затряс бородой Федор.

— Я застрелил Кельсия! — чуть громче сказал Блуднов, глядя вдаль. — Меня тогда на работу пригласили в Саяны. Дом с удобствами в поселке городского типа. Школа поблизости. Кельсий был хорошим следопытом, и нюх у него, интуиция — сам знаешь. Только стрелять не научился. Он обо всем догадался, следил за мной и ночью стрелял почти в упор. Я пальнул на выстрел — и попал ему в сердце.

— Чтобы Кеша стрелял в тебя?.. Не свисти! — нервно хохотнул Федор.

— Он на руках у меня скончался. Не веришь — у жены спроси, — Игорь вскинул грустные глаза и подмигнул: — Все эти годы ты хозяйством, дочерью, женой был занят. Все сам по себе, в своей семье.

Не прятался, но был за нашими спинами… Теперь твой выстрел, Москва!

— На кой он мне, этот выстрел? — тупо пожал плечами Федор, поднялся и, не прощаясь, побрел к дому. Он слишком хорошо знал Кельсия и самого Игоря, чтобы поверить сказке. Но в то, что Кельсий жив, верить не хотелось. От того, что жив сам, а Упырь наказан, ни радости, ни раскаяния, ни грусти не было.

— Устал! — сказал Федор, обернувшись к оттаявшему морю, синему и прозрачному до заповедных своих глубин, в которых колючие рачки-трупоеды уже ползали по выстывающему телу Упыря. — Я устал! — повторил он громче и настойчивей, раздраженно мотнул головой и спустился с насыпи к дому.

Во двор без него никто не заходил. На столике под навесом крыльца реально лежали сотенные купюры. Федор сгреб их и сунул в карман, будто деньги даны были за двадцатисемилетнюю службу.

Без прежних чувств и мыслей он заново растопил печку в бане, по-деловому сжег старые вещи.

Потом собрал все ценное, часть спрятал в лесу. Самое необходимое уместилось в сумке и рюкзаке.

На рассвете он запер дом и баню. Как сотни раз за прожитые здесь годы вышел на насыпь и стал ждать пригородный поезд, глядя в розовеющую морскую даль, вслушиваясь в привычные звуки, вдыхая запахи свежей воды и хвойного леса. Обыденно и сонно подошел тепловоз. Федор вошел в прохладный вагон, забрался на верхнюю полку и тут же уснул. Все было предельно просто и ясно — служба закончилась и прежняя жизнь — тоже. Все! Кончено! Он хотел к ней — единственной и любимой. Встреча была неизбежна. Оставалось, всего ничего, — подождать. Ждать легче в другом месте. И точка!

Рано утром он вышел на железнодорожной станции транссибирской дороги. Хотелось крепкого чая, к которому привык по утрам. Федор купил бутылку пива, которое когда-то любил. Сел на привокзальную лавочку, отхлебнул из горлышка. Вкус напитка показался приторным, несколько глотков вызвали тошнотворное головокружение. Он поморщился и брезгливо поставил почти полную бутылку на видное место. Проходивший мимо милиционер, строго осмотрел зачехленный ствол ружья, торчащий из рюкзака, но не удостоил особым вниманием.

Билетная касса была закрыта. В зале ожидания не было свободных мест. Лесник оглядывался в сторону берега и невидимого со станции моря. Благодарственных речей по окончании службы, оркестра и «Прощания славянки» не было.

Открылось окошечко кассы. Выстояв очередь, Федор узнал, что билетов на проходящий поезд нет.

Он снова пошлялся вокруг вокзала, прикидывая перспективы возможного ночлега, перед самым отправлением опять обратился к кассирше, и та, пощелкав по клавиатуре компьютера, раздраженно сказала, что может дать один купейный без места. До Иркутска придется стоять в проходе.

«Это лучше, чем на вокзале», — решил Федор. Проводнику не понравилась его борода, зачехленный ствол ружья, торчащий из рюкзака, и сам рюкзак в узком проходе. Он постучал ключом в дверь купе. Открыл злой мордастый мужик. Хмуро спросил, что надо? Заискивающим голосом проводник попросил временно поставить вещи Федора на свободную полку — а то мешаются в проходе.

— А что место пустует? — спросил Федор, забрасывая на полку сумку и рюкзак.

— Оплачено! — сухо отрезал проводник.

Федор не понял, что такое «оплачено», но молча вышел в проход и встал у окна. Поезд шел по знакомому до мелочей перегону, набирая высоту, кружа поворотами и дугами, взбираясь на Приморский хребет. Федор не смотрел в сторону моря, но чувствовал, как оно отдаляется, а он выбирается из бездны, на краю которой прожил столько лет. Усмехнулся пришедшему в голову каламбуру, что теоретически с каждой секундой приближается к небу — такого чувства не было.