Олег Слободчиков - Под нами бездна

Выпьешь для храбрости?

— Одному не интересно!

— Вместе выпьем!

— Я не про водку, про кончину. Если сумеешь напялить на меня поясок, я ведь вцеплюсь в тебя, как клещ, полетим вместе, так сказать, на цитологическом уровне.

— Напугал! Мои ребята — отцепят, посадят в лодку, отвезут на безопасное расстояние… — и обернувшись к стоявшим в стороне охранникам, Упарников крикнул с пафосом: — Пояс верности моему другу и шлюпку со всеми подобающими почестями! — Затем взглянул на Федора и добавил, зловеще посмеиваясь: — У тебя нет никаких шансов, Москва! Ты или труп, или мой раб! Таковы правила игры нынешнего века. Не я их придумал.

Федор скрипнул зубами от бессилия. Но ощущения безысходности, того, что так старался внушить ему Упырь, не было.

— Нет, Упырь, не игрой была наша клятва… Я все равно тебя убью. Я с того света тебя достану…

— Давай-давай, нагоняй психозу. Так легче умирать. Выговорись — я же не садист! Под нами глубина 93 метра по эхолоту. Рачков-трупоедов там, сам знаешь, видимо-невидимо. Голодные, злые.

Утопленники здесь не всплывают. К утру от тебя останется обглоданный скелетик! Б-э-э-э! — злобно проблеял он.

— Все равно убью! — оскалился Федор, чувствуя, как напряглись за его спиной охранники. Он поднял вверх руку с прижатыми тремя и с оттопыренными большим и указательным пальцем, что у Верных означало разрешение на выстрел, и стал медленно опускать ее, целя указательным в лоб изменнику. Он только успел сказать «кх!», как голова Упыря мотнулась, он взмахнул руками как от прямого удара в челюсть. Черепная коробка сдвинулась, из выпученных глаз хлынула кровь. Тело опрокинулось через леера и рухнуло за борт.

Два охранника подскочили к Федору и заломили руки за спину:

— Т-т-ты чо сделал, д-дед?! — заикаясь, вскрикнул Сергей. Другой, обшарив Федора, бросился за багром, закричал, чтобы катер застопорил ход, побежал вдоль борта, высматривая тело.

— На дне он, — крикнул старший, выпуская руки Федора. — Бронежилет под костюм напялил, придурок, ищи теперь… Ничего не пойму, — растерянно взглянул в яростные глаза лесника. — Это сделал снайпер?

— Это сделал я! — дрогнувшим голосом прохрипел Федор и усмехнулся. — Покойный плохо отозвался о Байкале!

— Зови Ксюху! — приказал Сергей молодому охраннику.

— Я стучал. Она заперлась. Пьет, наверное… — и тряхнув лесника за грудки, вскрикнул: — Дед!

Нам оплатили только аванс.

— Да что ты с него возьмешь, — отмахнулся старший и убежал в рубку.

Полупьяный матрос вышел на корму, покачиваясь, посмотрел на одного, на другого, мимоходом смахнул со стола початую бутылку и заковылял по шкафуту в обратную сторону, то и дело наваливаясь плечом на переборку.

Белокурый вскоре вернулся, успокоившийся, снова вежливый и рассудительный.

— Дед, покажи капитану, где можно пристать к берегу. Повезло тебе — иди и больше так не делай, — он оттопырил палец, прицелился Федору в лоб, сказал «кх!», хохотнул: — Ну ты даешь!

Федора высадили на сушу в полутора километрах от кордона старшего лесоинспектора. Он постоял на берегу, глядя вслед удалявшемуся катеру, и не спеша зашагал к последнему другу и соратнику. Когда подошел к кордону, Блуднов сидел на лавочке возле причала и поджидал его.

— Здорово, Москва! — не вставая, вскинул голову. В серых глазах, подернутых паутинкой усталости, лучился немой вопрос.

— Будь здоров, Блуда! — опустился рядом Федор. Они посидели молча минуту-другую, вглядываясь вдаль с рябью поднимающейся волны, прислушиваясь. И снова казалось Федору, что Байкал пускает пузыри: «Уп!» да «Уп!» — доносилось из глубин.

— Блуда! Когда ты сидишь на берегу, — а ты все время здесь сидишь — что слышится тебе? — спросил Федор, прерывая молчание.

— Плеск! — серьезно ответил Игорь. — Даже не сам плеск, а далекое клацанье: будто кто-то передергивает затвор. — Как Упырь? Постарел? — спросил осторожно.

— Упырь давно помер, а его тело, с которым мне давеча довелось встретиться, слегка поседело, обветшало, изрядно обнаглело и скурвилось. Мы отправили мертвого к мертвым: сделали благое дело и досадили дьяволу!

— Хорошо бы! — вздохнул Блуднов. — На мне уж столько «благих дел», что батюшка от причастия отлучил.

— Упыря я беру на себя. Он только мой, а ты спасал мне жизнь! Насколько я его понял — все кончено! Нас с тобой отсюда выживут… Плетью обуха не перешибешь. Может быть, правда, поиграли и будет? Мне что? За тебя беспокоюсь: жена, дети!

— А ты не беспокойся! — устало вздохнул Блуднов. — Есть бесы и упыри, но есть Байкал и Божья воля. Нас двое, враг наказан. Долг исполнен. Остальное — не нашего ума дело!