Кэтрин Данн: Чердак [litres]

В тот год родилась шкура, и мы с ней завели любовников в катакомбе под холмом, с действующим туалетом и газовой плитой за очагом. Стена была черной, напротив нее на веревках висели куски металла. Карлик в желтом котелке за обед из макарон ценой в сорок два цента развлекал рассказами. Мы всем говорили, что брат и сестра, но он до утра не верил, и там была кровь, но это только доказывало его невинность. Он был глуп и никогда не рассказывал, что его что-то волнует, но кормил меня, и я спала там все ночи, а утром стелила постель. Он ее хвалил. Когда находился на работе, я звала его друзей и кричала на него, когда они уходили. Но это его не беспокоило. Я умоляла закрывать меня в кладовой. Наконец он сказал, что его друг художник ушел на концерт в смокинге. Я ответила, что поеду в Сиэтл. Он не стал провожать меня на станцию. После покупки билета у меня оставалось девяносто пять центов. В автобусе я спросила, как найти Мелроуз-стрит, моего брата, я приехала из Миннеаполиса, чтобы отыскать его. Он продавал страховки и жил над катакомбами. Мы устроились на ступенях разрушенных домов, я постучала в его дверь и в длинной красной ночнушке села на подлокотник кресла. Кроватей было две. Я забралась в другую. Он был очень холодным. Спросил: хочешь ночью заняться сексом? Утром я пошла по объявлению и стала членом журнальной команды.

Я просто сидела, курила, хотя не курю, – ухаживала за кошками. Дело нехитрое: покормить – они не обращают на тебя внимания; немного приглядеть и тоже не обращать внимания. И вот я сижу, курю, кот трется о мою сигарету и загорается по всей длине от глотки до живота. Я хватаю его и бросаю в ведро с водой – желтое пластиковое ведро, случайно оказавшееся рядом. Кот сворачивается на дне и не показывается наружу, лежит смирно, нос к хвосту, и захлебывается – что тут поделать? Такому никто не поверит: ничего себе заява – даже за кошками не в состоянии присмотреть…

Прохожу мимо автозаправочной станции – там на подъемнике машина, под ней колеса в синей, золотистой и красной фольге. Хватаю золотистое и, дико вереща от возбуждения, пускаю по тротуару, оглядываюсь, нет ли копов, жду погони. У меня неплохо получается – качу, как обруч, подталкивая то с одной, то с другой стороны, направляю, куда хочу, и заворачиваю в его двор, где все сидят кружком, безразличные, поахали, а я ненормальная, никого не знаю с машиной и сдираю фольгу – вдруг на что-нибудь пригодится, например, на византийские барельефы, а колесо пускаю между домами, не хухры-мухры, а «Данлоп-12»…

В дешевом универмаге за прилавками никого. Замечаю красный наперсток, пластмассовый, выпуклый, как раз по пальцу, надеваю и постукиваю по зубам, губам. Жаль, нет второго, можно было бы стукать один о другой. Выхожу, и меня накрывают: зачем ты это сделала, маленькая воровка? Возвращаюсь, отдаю с извинениями мужчине – дешевый наперсток, не заметила, как его взяла. Дикий шум, побои, позор…

Аптечная книжная полка – требуется, как минимум, книга в день – три тощие, до библиотеки очень далеко, что-нибудь скучное, всегда древнее, девушки в светло-зеленой форме, кондиционер для волос, женские тампоны, кладу книги в сумку – Агата Кристи, Ниро Вульф, Джеймс Бонд, в карман – шоколадные батончики. От драже «Эм-энд-эмс» придется отказаться, слишком гремит, еще один карандаш для бровей в рукав свитера, и купить дезодорант – теперь в машину выгрузить товар и снова в супермаркет за печеньем, сигаретами и вишней в шоколаде, покупаю молоко и еду домой. Включаю отопление, пока на улице дождь, сижу, задрав ноги, читаю ерунду, ем ерунду, пью молоко прямо из картонки, в стакан наливаю, только если хочу размочить в нем печенье…

Девичья лига по продаже пирожных, школьные пирожные учениц в одинаковых свитерах и юбках, в волосах ленты, десятки пар обуви, их гордые бюстгальтеры и пояса – насмешка над бросовой рубашкой брата в раздевалке. Они учатся печатать со старой Бердсинг, вплетают в волосы ленты, пекут для продажи печенье из простых ингредиентов, а не из полуфабрикатов, и украшают в середине выпячивающееся и по краям вдавленное глазурью и мармеладом. Прячут за ширмой в кафетерии на подносах с лучшим материнским печеньем. Я же, как обычно, срываюсь с занятий, кладу вонючие бомбочки за энциклопедиями в библиотеке – крадусь по коридорам в своих шуршащих между ног джинсах «Левайс» на пяти пуговицах, с печеньем под каждой рукой, аккуратно складирую в раздевалке на сворованные книги за журналом «Лайф» с портретом похожего на молодого орленка Бертрана Рассела с энергичным размытым лицом на тощей шее. Прячусь остаток дня в конференц-зале в библиотеке и слушаю, как Джейк, ворча, ищет во взятом из кабинета химии противогазе вонючие бомбочки. Думая о нем, я повозилась с библиотекарем начальной школы с грушевидным задом, репетируя слова на случай, если попадусь. А когда прозвенел последний звонок, торжественно вступила в мужскую раздевалку с дюжиной печенья на библиотечной каталке и стала ждать, когда борцовская команда закончит взвешиваться и явится голодная после месяца контроля за весом…