Даниэль Шпек - Bella Германия

Джованни решил позвонить сестре, на которую оставил лавку. Он увидел его как раз в тот момент, когда Джульетта взяла трубку. Мужчина сидел на стуле, аккуратно сложив на коленях пальто и шляпу. Заметив Джованни, он как будто смутился, но потом встал и направился к нему.

– Попометр!

– Джованни!

– Можно поздравить?

– Скоро управится. Твоя тоже?

– Может, придется делать кесарево.

Джованни достал пачку «MS», протянул Винсенту. Тот кивнул, взял сигарету, щелкнул зажигалкой.

– Первый? – спросил Джованни.

– Да, лучше поздно, чем никогда.

Они курили, ни словом не упомянув имя, которое у обоих вертелось на языке. Джованни украдкой поглядывал на «Попометра» – что ему известно? Тот как будто хотел что-то сказать, но не решался. Тут к ним подошла медсестра, улыбнулась Винсенту:

– Поздравляю. Девочка. Все в порядке.

Винсент закрыл лицо ладонями. Рассмеялся. По щекам его текли слезы, шляпа покатилась по полу.

– Девочка! – Джованни обнял Винсента и похлопал по плечу. Медсестра не уходила. – Скрести пальцы за мою! – шепнул Джованни в ухо счастливому отцу. – Capisci ? [101] Здесь: Осознал? ( ит. ) – И рассмеялся, глядя в испуганное лицо Винсента. – Auguri, Vincent, auguri … [102] Поздравляю, Винсент, поздравляю ( ит. ).

Винсент растерянно подобрал с пола шляпу.

– Пойдемте, посмотрим на ребенка, – сказала медсестра.

И Винсент удалился с ней, не попрощавшись.

Джованни проводил его взглядом, закуривая следующую сигарету.

Два дня спустя Джованни стоял над кроваткой новорожденной дочери и мурлыкал сицилийскую колыбельную. В окна барабанил дождь. Розария, измученная и гордая собой, лежала в постели.

– Мы назовем ее Мариэтта, в честь моей мамы Марии, – сказала она.

– Как тебе будет угодно, дорогая.

Сквозь неплотно задернутые шторы Джованни увидел мужчину и женщину, пересекавших под дождем больничный двор. На руках женщины был младенец. Когда пара подбежала к припаркованной поодаль «ривольте», мужчина поднял глаза, как будто кого-то высматривая в окнах больничного корпуса. Потом сел в машину и уехал.

Джованни чувствовал себя счастливейшим отцом в мире. Но по возвращении он понял, что отныне главой семьи будет не он, а новоиспеченная мать. Случилось то, чего боятся все мужчины – сицилийцы, во всяком случае. Он перестал быть главой семьи.

– «Позже, позже…» Как я устала это слушать… – ворчала Розария, с ребенком на руках разбирая грязное белье. – Это не дом, а постоялый двор.

– Я знаю, дорогая, – защищался Джованни, – вся эта жизнь – временное пристанище.

На кухне ученики во главе с Джульеттой постигали секреты немецкого условного наклонения. Больше всего Джованни сейчас хотелось исчезнуть из дома.

– А знаешь что? – продолжала Розария. – Я возвращаюсь на Салину. Вместе с Мариэттой.

– Не так громко, дорогая, – испугался Джованни. – Что подумают дети?

– Ты бы лучше о собственном ребенке подумал. Решайся, Джованни. Кто твоя семья?

Джульетта приоткрыла дверь в спальню.

– Не уезжайте на Салину, – сказала она.

Джованни и Розария смутились.

Вечером Джульетта читала объявления в газетах, а Винченцо заодно упражнялся в сокращении составных немецких слов. Рубрика «Недвижимость» так и пестрела ими: ЦО – центральное отопление; СПК – совместное пользование кухней. Примеров множество, но это нисколько не упрощало положения. Строительство новых домов шло полным ходом, но квартиры либо сдавались по заоблачной цене, либо «вот только пять минут назад отдали ключи…»

Обычно стоило Джульетте представиться, как хозяин шел на попятный. Тогда она перестала с ходу называть свою фамилию, но акцент выдавал ее с головой. Наконец один мужчина признался, что ничего не имеет против иностранцев, но квартиру им не сдаст. И Джульетта решилась спросить, прежде чем положила трубку: «Это почему же?» Ответом ей было молчание, разрядившееся пламенной проповедью об аморальных южанах, запахе чеснока и громкой музыке в подъезде, а в завершение о том, как «после он еще притащил туда больную мать, безработного дядю и пятерых детей».

– Знаешь, почему я живу в такой дыре?

Джованни усмехнулся, подливая Джульетте кьянти. Квартиру в бетонном «палаццо» он получил только благодаря протекции шефа с Центрального рынка, тем самым окончательно развенчав миф, что в Германии нет кумовства.

– Чертовы немцы! – Винченцо вышел из комнаты, хлопнув дверью.

– Я поговорю с Розарией, – пообещал Джованни сестре. – Вы будете жить здесь столько, сколько понадобится.