Маша Трауб - Бедабеда [litres]

Как-то я уснула днем, даже не помню, как это случилось. Просто провалилась в сон. И очнулась в холодном поту, потому что в доме было тихо. Слишком тихо. У меня чуть сердце не остановилось. Я подскочила и только после этого заметила, что Настя спит рядом, у меня под боком. Видимо, кто-то из соседок положил ее мне в кровать. Я легла и проспала еще час. Как и Настя. С тех пор я спала с ней в одной кровати. И ночью, и днем. Мы обе стали наконец высыпаться. И я даже не думала о том, где будет спать Илья, когда вернется от мамы. Его половина кровати оказалась занята, и я бы и дальше предпочла спать с дочерью, а не с мужем. И отчего-то знала – Илья больше не вернется. Разве что за вещами.

Постепенно я приходила в себя. И однажды увидела собственное отражение в зеркале. В голове появилась только одна мысль: «Хорошо, что меня не видит Димдимыч. Убил бы». Я тогда начала хохотать как ненормальная. Даже Нинке позвонила, и мы смеялись вместе. Оказывается, у нее было точно так же, когда она увидела свой живот после родов. Тоже первая мысль была про Димдимыча. Я начала делать зарядку, выпрыгивания, качать пресс, и, как ни удивительно, активная утренняя гимнастика приводила меня в чувство, заставляла проснуться. Тело отзывалось с благодарностью.

И как раз в тот момент, когда я качала пресс, приехала свекровь, хотя обычно она раньше двенадцати из дома не выходила. Я думала, что это соседка, и привычно крикнула «открыто», продолжая делать наклоны. Ирэна Михайловна, видимо, рассчитывала на другое – застать меня нечесаную, немытую, в старом халате, заплаканную. А тут увидела, как я бодренько качаю пресс и сияю свежим румянцем – результат ежеутреннего холодного душа по завету Димдимыча.

– Вижу, у тебя все в порядке, – процедила она сквозь зубы. – Я Илюше говорила. Но он переживал за тебя и просил меня заехать, помочь.

– Просто решила потихоньку восстанавливать форму, – ответила я.

Ирэна Михайловна вернулась в коридор к телефону и позвонила сыну.

– Я же говорила, что все прекрасно, – вызывающе громко сказала она. – Качает пресс.

Ирэна Михайловна говорила с такой интонацией, будто я как минимум в тот самый момент собираюсь отдать ребенка в дом малютки, а как максимум – быстро найти замену мужу и пуститься во все тяжкие. Причем, с точки зрения Ирэны Михайловны, – разгульное поведение считалось более страшным грехом, чем отказ от ребенка. Судя по лицу моей свекрови, Илья не понял, в чем проблема. Качает пресс? Ну и хорошо. А что не так? Ирэна Михайловна поняла, что ждать от сына поддержки не придется, и пошла искать, к чему придраться. Но на кухне царил порядок – спасибо соседке, на плите стояла каша, в холодильнике – чего только не пожелаешь, спасибо Марине. Свекровь, поджав губы, объявила, что я эгоистка, раз мне наплевать на собственного мужа, которому лучше жить с матерью, чем с женой, и уехала.

Я продолжала делать наклоны и стоять в планке. Я улыбалась. Ирэна Михайловна сбежала из-за себя. Илья был не готов к роли отца, а моя свекровь к роли бабушки. Напротив, она всегда подчеркивала, как прекрасно выглядит, хотя у нее такой взрослый сын. Но никогда не говорила, что она стала бабушкой. И даже мне успела поставить условие – чтобы Настя называла ее не бабушка, а Ирэна. Свекровь могла отстоять безумную очередь в театральную кассу, чтобы попасть на премьеру. С легкостью отправлялась на другой конец города, чтобы забрать билет на концерт в консерваторию. Но с внучкой ей было тяжело и неинтересно. Свекровь утомлял быт и все, что с этим связано.

Но я на нее не сердилась. Мама ведь тоже тогда приезжала. И тоже не ради меня и внучки. Получилось, что ради себя. Ей никогда не нравились подарки, которые я ей отправляла, и она хотела сама походить по столичным магазинам, выбрать понравившийся комплект белья, купить колбасу. Отчего-то мать думала, что я специально беру для нее плохое. А тут я ей позвонила и сообщила, что болею. В тот день мне стало совсем нехорошо, лишь этим я могу объяснить свой звонок. Все-таки дочь всегда ждет помощи именно от матери. Если честно, о звонке я забыла уже на следующее утро, поэтому удивилась, что мать решила приехать. Но я была очень рада ее видеть и испытывала благодарность. Ровно до того момента, пока не распознала главную цель визита.

Мать быстро убедилась в том, что я присылаю ей самое хорошее. Она увидела, сколько стоят в Москве комплекты постельного белья и колбаса. Что хорошие конфеты не лежат на полках, а их нужно доставать. Она стала считать деньги, причем мои, и обвинять меня в неразумных тратах. Зачем я ей подарила серебряную цепочку, например? Лучше бы деньгами отдала. А ту колбасу на Новый год? Тоже лучше бы деньгами.