Роберто Савиано - Пираньи Неаполя

Словесная перепалка велась на формально правильном итальянском языке, дон Витторио старался не употреблять диалектальных словечек, которые в тот момент могли лишь подточить его самообладание.

Даже наглость Тигрика, казалось, не тревожила дона Витторио, он спокойно встречался с ним взглядом. Тигрик же смотрел на него с какой-то гримасой отвращения.

– Габриэле Гримальди я несколько раз видел. Насколько я знаю, в Понтичелли он не жил. И вообще Конокал – это не моя территория. Я никогда не кормился с улицы.

Тигрик подбирал слова, он знал, что Котяре все донесут. Он хотел подчеркнуть отличие, мол, у нас иное происхождение, иная кровь, иные интересы, мы родились во дворце, а не в подворотне. За этими словами скрывалось: Котяра – не наркоторговец, сбыт его мало интересует. У него есть цемент и политика, торговля, и вообще он идет другим путем. Дону Витторио ничего не оставалось, как смириться. Показать свою покорность.

Николас понимал все нюансы этой игры. Он знал, что это всегда кровь, круговая порука, грязное и чистое. Нет никакой теории, удерживающей вместе эти понятия, древние, как само человечество. Грязное и чистое. Кто решает, что именно грязное? Кто решает, что именно чистое? Кровь, всегда кровь. Чистая кровь никогда не должна смешиваться с грязной кровью, с чужой. Николас вырос на этих идеях, все его друзья выросли на них, но у него есть смелость заявить, что система устарела. Ее надо менять. Враг твоего врага – твой союзник, независимо от крови и отношений. Если для того чтобы стать тем, кем ты хочешь стать, придется полюбить тех, кого тебя учили ненавидеть, что ж, ты сделаешь это. К черту кровь. Каморра 2.0.

Названия улиц Конокала парни дона Витторио Гримальди были вынуждены читать ежедневно, поскольку оттуда, из этого квартала Понтичелли, выйти они не могли. Выйти за его пределы означало получить пулю от кого-нибудь из людей Котяры. Клан Фаелла держал их на прицеле. Так что они крутились внутри этого прямоугольника с оторванным углом вверху справа. Все, что писали о нем в газетах, все эти рассуждения о деградации, одинаковых серых многоэтажках, отсутствии будущего, неизменно приводили их в ярость. Эти клетки, поставленные, как в курятнике, одна за другой, представляли собой лживую геометрию, которая не выстраивает жизненное пространство, а разрушает его. Запирает, как тюремная камера. Парни дона Витторио не мечтали о дурной славе Скампии, не хотели стать символом. Конечно, они не слепые и видели, что все у них обшарпанно, если не сказать убого. Рваные, выгоревшие на солнце шторы, груды горелого мусора, изрыгающие ругательства стены. Но это твой родной квартал, весь твой мир, значит, нужно любить его вопреки очевидному. Это вопрос связи. Родства. Это – основа. Твоя улица становится твоим домом. Один бар, два магазина, небольшие лавочки, где теперь продается все, вплоть до туалетной бумаги и стиральных порошков, потому что нет супермаркета, слишком далеко для стариков, для тех, кто на мопеде, тех, кто не может покинуть свой квартал. Вот что случилось с кланом Гримальди. Впрочем, у себя они продолжали заниматься сбытом. Покупатели, приезжавшие в Конокал, надеялись найти травку, кокаин и крэк по дешевке. Но дон Витторио не хотел демпинговать. Это был бы плохой знак, знак смерти. Получалось, что клиенты туда не шли, но и парни дона Витторио не могли искать клиентов на стороне.

Не все, однако, подчинились приказу. Пернатый прекрасно ездил, скорее, летал на скутере: быстрее, чем пуля, которая могла бы в него попасть, быстрее, чем взгляд, который мог бы его разоблачить. Умел скрываться, ловко продавал. Находил покупателей, уходил от слежки. Пернатый не боялся выезжать из Конокала. Хоть он и презирал опасность, подпитываясь силой людей Икс, чьи татуировки украшали его тело, судьбой ему было уготовано умереть молодым. Даже находясь в тюрьме, Копакабана не мог допустить, чтобы кто-то забрался на его территорию, тем более клан Гримальди. Он смирился бы с любой другой семьей, скажем, в обмен на процент с продажи, но только не с ними. Они восстали против Форчеллы, устроили войну, привозили туда траву, героин и кокаин из Восточной Европы.

Копакабана хотел забрать восток у Гримальди, и это у него получалось. Теперь три улицы в Неаполе являлись частью Балкан, целой албанской плантацией. Пернатый этого не знал, но догадывался. И продолжал летать на своем скутере. Тощих ног не видно, и казалось, что грудь и все остальное вырастает прямо из седла. Его тело всегда принимало аэродинамическое положение, даже когда в этом не было необходимости. Верхом на дряхлой “Веспе”, которую он перебрал, используя остатки отцовского мопеда, устремлялся вперед: лицо почти касается спидометра, торчащие локти грозятся сбить зеркала у проезжающих рядом машин. От птицы был в нем и нос – заостренный, загнутый, как у ястреба, книзу.