Филип Грин - Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Меня охватывает странное чувство — я почти позабыл его после стольких лет работы. Я вспоминаю, кто я и зачем я здесь.

Я встаю, делаю глубокий вдох, подхожу к пациентке и начинаю медленно и нудно выбирать осколки окровавленного стекла из ее волос. Когда я начинаю работать, она открывает глаза и моргает.

Она видит меня.

Ужас в ее глазах немного слабеет.

Компьютер молчит.

Я перебираю пряди ее волос. Три слова моргают в моем мозгу снова и снова:

Пожалуйста, выберите одно.

Пожалуйста, выберите одно.

Когда-то я работал в приемном покое, где у палат были старые деревянные двери. Рисунок на древесине стал тестом Роршаха для пациентов — кто-то видел в нем горы, кто-то животных, а кто-то не видел ничего. Но дверь в девятую палату, напротив смотровых, была другой.

Рисунок на ней пугал пациентов.

Труднее всего было с шизофрениками. Я счет потерял, сколько раз эту дверь распахивали безумными пинками. Я отрывался от работы и видел в дверях пациента с расширенными зрачками, покрытого потом, бледного, словно он только что увидел призрака. Это случалось так часто, что мне пришлось установить правило: в девятой палате психиатрических пациентов не принимать — и точка.

Я долго раздумывал над этой странностью. Но однажды в три часа утра я принимал пациента. Я всю ночь не спал и находился в каком-то ступоре. Я сел на стул возле каталки с пациентом. Каталка находилась между мной и дверью. Дверь была закрыта, чтобы обеспечить нам приватность. Я разговаривал с пациентом, и вдруг волосы у меня на голове зашевелились.

На двери проявились лица, и они смотрели на меня.

На древесине проступали лица пациентов, которые давно умерли. Потом они сменялись обычным узором линий. Потом снова появлялись лица. Я замер от страха. Я не понимал, чего они хотят от меня. Пациент на каталке неловко пошевелился и спросил, все ли со мной в порядке.

Я увидел их впервые. Я не мог понять, почему они вернулись в приемный покой и чего хотят от меня. Та ночь давно прошла, но я до сих пор пытаюсь понять увиденное.

Иногда мне бывает трудно подняться с постели, зная, что на меня скоро обрушится поток человеческих страданий. Но я ничего не могу с этим сделать.

Я просыпаюсь, пью кофе, еду на работу. То же самое делают мои пациенты. Мы все начинаем утро одинаково. Мне хочется хоть как-то предупредить их: сегодня мы встретимся в приемном покое.

Иногда я чувствую себя призраком, парящим в воздухе. Я следую за ними, умоляю не утыкаться в мобильный телефон по пути на работу, прошу держаться подальше от Дивижен-стрит и ждать лишнюю секунду, прежде чем ступить на проезжую часть.

Но я призрак, и никто меня не видит и не слышит. Мои слова не имеют смысла, к моим предостережениям не прислушаются, а моя паника бесполезна. Ничего не случилось. Пока не случилось.

Сегодняшний день начинается, как любой другой, и дни эти заканчиваются нормально. Поэтому мы все поднимаемся, едем на работу, и день начинается. Я приезжаю в приемный покой, зная, что мои предостережения снова потонули в шуме жизни. Я могу лишь подготовиться.

Я вхожу в приемный покой к началу смены. Проверяю дыхательное оборудование, капельницы, наборы для интубации. Палата за палатой, предмет за предметом. Я мысленно касаюсь каждого и подтверждаю его наличие. Глядя на каждый предмет, я машинально повторяю свои действия в случае, если он понадобится. Мне не нужно ни думать, ни чувствовать. Я должен только действовать и реанимировать.

Пока я достигаю состояния готовности, другой человек шаг за шагом приближается к катастрофе.

Как две планеты, притянутые друг к другу гравитационными полями, мы сближаемся с нарастающей скоростью и импульсом. Ни один из нас не знает о существовании другого. Я знаю, что грядет столкновение, но не знаю, с кем, когда и где. Мой день — двенадцать часов таких столкновений.

Срабатывает рация. Машина сбила пешехода. Жертва без сознания, откликаются машины 7 и 12. Я знаю, что наши планеты вот-вот столкнутся.

Мы слушаем рацию. В приемном покое начинается суета. На связь выходит скорая. Все плохо. Жертва — маленький ребенок. Девочка. Она в критическом состоянии. Машина на полной скорости ехала по школьной зоне. Думаю, что жизнь снова непоправимо изменилась из-за короткого звонка смартфона.

Звонит телефон. Сквозь треск и помехи я разбираю только одно — дрожь в голосе парамедика.

— Время прибытия две минуты, — говорит он. — Сильные повреждения лица, травма груди, возможно, повреждение легкого. Капельница установлена, эндотрахеальная трубка пациентке не введена.